"Проклятое место — шептались солдаты, — проклятая земля…"

Из Бара Лессу удалось увести около трех тысяч вполне боеспособных ребят… Вот только боеспособность их таяла с каждым днем в этом лесу, а первобытный страх набирал силу, превращаясь в панику.

Утром обнаружилось, что почти четыре сотни человек исчезли. Просто исчезли, прихватив с собой лишь свои заплечные мешки. Видимо, решили, что с армией Лесса им ловить нечего.

Генерал пожелал им удачи и — добраться до родины. Пустыня всех примет. Дезертиров Священный Кесар повелел закапывать в пески по шею и оставлять на трое суток. Выживет — значит, Боги милостивы. На памяти Лесса таких "помилованных" не находилось. Пустыня жестока…

Но она и в половину не так ужасна, как эти болота…

На очередной поляне, где остатки войска решили устроить привал, их ждало открытие — четыре сотни пар сапог… тех самых. И — не пустых.

Рвало всех, самого Аргосского тоже. И сколько в этом было естественной брезгливости от нехорошего запаха, а сколько животного страха — кто знает?

Фиольцы двигались к границе с Кароттой… Точнее, они думали, что двигаются именно туда. А скользящий следом огромный змей не видел нужды их переубеждать или направлять.

Такой задачи перед ним не стояло. Он собирался не прогнать врага со своей земли, а оставить его тут. В этих болотах. И то, что генерал Аргосский бодро чесал вперед, описывая круг, и вскоре должен был повстречаться со своим собственным следом, его абсолютно устраивало.

К тому времени армия уменьшится еще больше.

Змей был огромен… Но даже он не мог съесть сразу три тысячи человек вместе с подкованными сапогами. Приходилось дозировать. Завтрак, обед, полдник и ужин.

— Как заключенный из пятнадцатой камеры? — спросил Хан.

— Спал почти сутки, — доложил надзиратель, — даже не ел. Ему и обед принесли, и ужин — и все пришлось унести назад. Мы два раза проверили, думали — может с собой покончил от отчаяния, всякое же бывает. Нет. Просто спал. Такое ощущение, что он дорвался до сна, как… простите, моряк до бабы.

— А сейчас как?

— Разминку делает. Это правда, что он — сам святой Эдер?

— С чего ты взял такую глупость? — удивился и возмутился Хан.

— Так похож, — простодушно отозвался тот, — сильно похож. У меня жена, сами знаете, сильно охоча в храм сходить, каждый день бы туда бегала… языком почесать. — Хан нахмурился. Подчиненный понял и быстро договорил, — Так я о чем — из храма она картинки разные приносит…

— Какие картинки? — насторожился Хан.

— Разные, — надзиратель смутился, — смешные иногда. Иногда нравоучительные. И со святым Эдером картинки были. Так я скажу — похожи они сильно. Так-то, на первый взгляд, может и не очень, а вот если этак ему повернутся, да такое лицо скроить… ну, поблагостнее… В аккурат Эдер и будет. И я вот что думаю — не могут быть два человека так похожи, если они хотя бы не родственники.

— У тебя остались эти картинки?

— Ну… — надзиратель смутился еще больше, только что пол сапогом не ковырнул, — Как сказать. Некоторые. Нравоучительные я детишкам отдал, думал, может чего полезное усвоят. А они их на кораблики перевели. А смешные…

— Я имею в виду те, которые с Эдером.

— Так те жена к себе в молитвенник прибрала.

— Возьмешь служебную лошадь и мухой за картинками. Привезешь все, что найдутся.

— А… жене-то я что скажу? — растерялся надзиратель.

— Тебе ордер на изъятие выписать? — холодно поинтересовался Хан.

— Спаси Святые Древние! Потом не отмоешься.

— Значит, найдешь, что сказать. Только давай быстрее, чтобы к пятой клепсидре тут был. Опоздаешь — все ночные дежурства твои.

— Понял. Ушел. Считайте, что уже принес.

Оставшись один, Хан задумчиво побарабанил пальцами по столу. Своему бывшему однокласснику он верил — Святым тот быть никак не мог. А вот родственником… В приют Змея не попадали мальчики из благополучных семей. Туда со всей столицы свозили сирот, детишек, выкинутых на улицу, как щенков жадными родичами и просто — не помнивших родства.

Мало ли таких? Спуталась знатная дама со слугой и не убереглась. Обычное дело. Куда ребенка? Да в канаву — и все дела.

А дела-то нехорошие и Его Величество их не поощряет. И такой дамочке, если ее найдут, отвечать по всей строгости. Самой — петля, а имущество — в казну. Так что мусорщики давно освоил доходный промысел — подбирали таких деток, платили монетку магу воды, узнавали родство — и трясли мамаш, как груши.

С мертвого — доходу поменьше, а с живого… Это ж серебряная жила!

Могло так получится с Марком? Да запросто! Могла ли его непутевая мамаша родить еще одного ребенка и на этот раз подкинуть его монахам? Еще проще! Преступление, оставшееся безнаказанным, почти всегда повториться, так уж устроены люди.

И выходит, Марк — брат государственного преступника?

Что-то подсказывало Хану, что вряд ли на суде это обстоятельство сыграет за друга. Скорее — утопит с головой. Надо ли копать?