На столе ноутбук и папка с документами. Чашка из-под кофе.

Мира сладко спит. Я присаживаюсь на край заправленной кровати так, чтобы видеть дочку. Данил занимает темно-синее кресло напротив. Обхватывает подбородок, молчит, смотрит на меня.

Свет приглушенный, но достаточно яркий, чтобы прекрасно видеть друг друга. Все эмоции на виду — не спрятаться.

— Я заказал еду и вино, — говорит Данил.

Желудок неприятно отзывается.

— Я не просила. Сказала же, что не голодна.

— Есть я не заставляю, — быстро добавляет он не без раздражения.

— Я не хочу ссориться, — так же быстро отвечаю.

— Надеюсь, не придется.

Я закрываю глаза и качаю головой.

— Я не ожидала, Данил, что когда-нибудь увижу тебя снова, — говорю искренне, губы поджимаю. — Честное слово, не ожидала. А если и увижу, то не так скоро. Думала, к тому времени пройдет, отболит, остынет. Я когда встречаю тебя, словно в прошлое проваливаюсь.

Он молчит. Опускает глаза в пол. Три года прошло. Чуть больше. И вот мы рядом сидим. Снова друг на друга смотрим. Боже мой...

— Как ты сама понимаешь уже, я не искал о тебе информацию. Никогда и никакую. Слухи о тебе по станице и хутору не ходят.

— Мы оборвали все контакты. Мама с Хоментовским была венчана и бросила его. А мы с Варей тоже понятно почему. Уехали не оглядываясь.

— Абсолютно все контакты. Верно.

— Так было правильно. Жизнь показала, что мы с тобой можем обходиться друг без друга. И если бы не случайная встреча...

— Марина, ближе к делу. — Он потирает подбородок.

Я подаюсь вперед и напрягаю зрение.

— У тебя ушиб, что ли?

Миронов усмехается:

— Болит, ага. Твой мальчик больно ревнивый.

— Лёша всё же ударил тебя? — вскидываю брови. Какой он дурак, господи! Так стыдно перед Данилом. Вслух же произношу: — О. И поделом!

— Кто ж спорит. — Данил стреляет в меня глазами.

Приходится сделать усилие, чтобы не покраснеть. Кажется, он шутит. И настроение как будто приподнятое. Я бросаю взгляд на Миру, и в груди сильнее болеть начинает.

— У нас с ним всё хорошо, Дань, — говорю, поджав губы. Быстро, торопливо. — Очень хорошо. Любовь, и всё такое. Он меня замуж позвал.

— Поздравляю.

— Да. Мы сегодня три часа говорили. И кажется, я согласилась. — Смотрю в пол. — Сама не поняла, как так вышло. Лёша... он так сильно к тебе ревнует. Боится меня потерять.

— Любит тебя.

— Да. Ты его не бей, хорошо?

— Я не бил. Не трогал твоего мальчика.

Бросает в пот. Глаза расширяются, я всё еще в пол смотрю.

— Он был прав, — произносит Миронов. — На его месте я бы тоже психанул. Причина была.

— Он хороший и искренний.

Я поднимаю взгляд.

— Тебя я тоже любила, Даня. Очень сильно любила, ты не думай, — голос начинает дрожать. На глаза слёзы наворачиваются. Я хотела это ему сказать. Все три года очень хотела! И вот время пришло, а душа на части рвется. — Не думай, что лгала или обманывала.

— Я не думаю.

— Не думай, что использовала тебя. Я клянусь, что не из-за денег. Всё было по-настоящему. Я дров наломала, ты тоже в прошлом далеко не идеал, признай. Но я тебя очень сильно любила. Дышать не могла, так было больно.

— И я тебя любил, Марин, — говорит Данил так же спокойно.

Я дрожу. Он поднимается, подходит ближе и садится на пол у моих ног. Теперь он ниже меня. Смотрит.

— Не бойся.

Он касается лодыжек. Слёзы чертят дорожки по моему лицу. Я набираю в грудь воздуха и говорю:

— Ты был моей первой любовью. Я не жалею ни об одной минуте, проведенной с тобой. Это правда. Мне ничего от тебя не нужно. Просто знай, пожалуйста, это. Мы поругались тогда сильно. Я в поезд села, а ты на перроне стоял... Я потом жалела, что не вышла к тебе. Очень сильно жалела. Сейчас уже всё хорошо. Я переболела, у меня Лёша. А тогда... Ростов оказался жестоким городом. Я не была готова к одиночеству.

— Я ждал твоего звонка или сообщения.

— Я тебя боялась.

— Марина, — его низкий голос прокатывается по коже. — Мирослава моя? Просто скажи мне.

Наши глаза встречаются. Я уже знаю, что отвечу, но за мгновение до этого успеваю заметить... надежду в его глазах?

Сердце на части разрывается, а саму трясет. Этот блеск... в его глазах. Как будто искра в темноте. Он надеялся, что граната разорвется. Его будто не страшат последствия. Данил словно не боится разломать к чертям миры, которые мы с таким трудом строили по отдельности.