— Но вы же только что… — с тихим недоумением говорит Клубничка, машинально подчиняясь настойчивой лапе и двигая пальчиками так, как показано было.

— После всего, что было… — хрипит Зубов, немного наваливаясь на нее и мягко ощупывая ненасытными губами мокрую шейку, — ты можешь обращаться ко мне на «ты».

Катя ахает, когда нахальные губы находят правильную точку, самую сладкую, от которой кожа покрывается вкусными мурашками, и рука сбивается с ритма.

Отзывчивая, какая невозможно отзывчивая девочка!

Зубов усиливает напор, ведет лапами по тонким очертаниям фигуры, нагло лезет между ног, но Катя, всхлипнув, пугливо сжимает бедра.

— Не надо, не надо, — сбивчиво шепчет она, — мне там… Больно пока…

— Я не собираюсь… Не волнуйся, — бубнит Зубов, преодолевая сопротивление и все же трогая пальцами клитор.

— Ой… Ой-ой-ой-й-й… — стонет Клубничка, тут же, в противовес своим же словам, податливо раздвигая ноги и прекращая его ласкать. Тонкие руки ее мечутся по стеклу душевой кабины, пытаясь зацепиться хоть за что-то, глаза закрыты, голова запрокинута.

Зубова тоже бьет током от одного вида ее, нереально заводящего, и хочется, чтоб кончила. А еще хочется ее попробовать на вкус.

Просто попробовать. Она там клубничная, он уже это знает. Но толком же не распробовал. Что там эти пальцы? Так, подразниться лишь.

Зубов опускается на колени и мягко кладет одну из подрагивающих от напряжения ног себе на плечо.

Катя в этот момент раскрывает глаза, оглядывается, словно не веря в происходящее и не понимая, где находится, и затем с изумлением и недоверием смотрит на стоящего перед ней на коленях Зубова.

— Вы… Боже… Что вы?..

Слов Клубничке явно не хватает, чтоб обозначить то, что он собирается делать, и потому она просто пытается неловко высвободиться, но Зубов не пускает.

Крепче сжимает сопротивляющиеся бедра, вытраивая позу так, как необходимо.

Время выбора прошло уже, теперь Зубов явно не собирается прислушиваться к невнятным, продиктованным ложным стыдом сомнениям.

Катя — его клубничная девочка, он ее хочет пробовать везде.

И никто ему не запретит. Даже сама Клубничка.

Зубов придерживает, смотрит насмешливо снизу вверх в испуганные и невероятно смущенные глаза, а затем мягко прикасается губами к клитору. Легко языком… И прижать.

— Ах-х-х… — Катя больше не пытается вырваться, она даже стоять бы не смогла, но вовремя находит поручень, ухватывается за него и чуть ли не обвисает, словно нарочно подставляясь губам своего любовника.

Зубов не из тех, кто упускает момент.

Она совсем не кровит уже, да и изначально там немножко было. Вот что значит грамотная подготовка объекта…

Растянул так, что и разрывы минимальны.

Он смыкает жадный рот на нежной плоти, и тоже еле удерживается на ногах, потому что вкус ее, насыщенный, клубничный, дурит голову настолько быстро и качественно, что дальнейшие действия помнятся и осознаются с трудом.

Зубов умеет доставлять женщинам удовольствие таким способом, знает, как это делать правильно, но сейчас все эти знания не пригождаются. Никакого осмысления происходящего, только чистые инстинкты. Голод.

Он просто целует ее внизу так, как делал это в обычном поцелуе, просто вылизывает, трогает сначала мягко, а затем все жестче и настойчивей, получая невероятный отклик и кайфуя от этого так же, как если бы опять брал ее, раскрытую и возбужденную.

Катя мечется по кабинке руками, запрокидывает голову, стонет громко, так, что, наверняка, по всему стояку слышно, выгибается, с трудом удерживаясь на ногах. А Зубов просто кайфует. От ее вкуса, ее реакции, ее стонов захлебывающихся. Кайфует от того, как она кончает, одуряя его своим клубничным ароматом.

И затем встает, прижимается, накрывая полностью своим мощным телом, и в пару движений руки кончает на мокрый животик так, как ни разу до этого. С горячим выдохом и укусом в нежную кожу плеча своей Клубнички.

И пару минут просто стоит, не в силах пошевелиться, не в силах вообще себя осознать.

То, что происходит сейчас с ним, далеко за гранью нормального и привычного.

Этому нет названия.

Любое название — будет пресным и бредовым.

8

— Подожди, Клубничка, — Зубов кладет широченную ладонь на плоский животик своей нечаянной радости-беды, притормаживая. Хоть и не хочется совершенно, и это сейчас, практически, смерти подобно, но все же требуется удостовериться, не глюк ли — легкие шаги в коридоре?