Зрелище было настолько заводящим, что Зубов вообще провалился в свой кайф, разглядывая длинные волосы, волнами мечущиеся по спине, подпрыгивающую грудь с острыми сосками, совершенно мокрый от смазки член, появляющийся и исчезающий в напряженном теле.

Удивительно, как за всем этим он вообще смог что-то услышать в коридоре.

Но услышал. И притормозил.

Катя послушно пережидает, невольно дрожа от напряжения и удовольствия, и Зубов плюет на все на свете. Нельзя заставлять медлить и ждать такую девочку!

Он поощрительно хлопает ее по ягодице, заставляя вернуться к прежнему темпу, потому что еще не насмотрелся, не кайфанул по полной программе!

Катя извивается на нем, словно тонкая змейка на дереве, изящно и настолько красиво, что оторвать взгляд невозможно.

— Я… Боже мой… Я… — вскрикивает она неожиданно, а Зубов, поняв, чего не хватает его девочке, облизывает большой палец и начинает натирать им возбужденный клитор. Катя стонет, сжимается, дрожит и неожиданно падает, обессиленная, на его грудь.

Зубов тут же переворачивается вместе с ней, наваливается и, кайфуя от длительных ритмичных сжатий, быстро доводит себя до оргазма.

Кончает опять на живот своей Клубничке и в этот раз еще и пальцами водит по мокрой коже, получая от этого дополнительное удовольствие. Словно он навсегда пометил ее, везде. Словно она теперь — только его.

Это пещерное осознание приносит окончательный, завершающий кайф. Словно финальная глазурь на торте. То, без чего можно обойтись. Но не стоит обходиться.

— Я… Не понимаю… — жалобно смотрит Катя на его пальцы, скользящие по животу, переводит взгляд на Зубова, — что это?.. Почему я так?..

— Это называется «желание», Клубничка, — смеется Зубов, — открой ротик.

Катя подчиняется, раскрывает рот, и Зубов с удовольствием погружает в него два пальца.

Клубничка послушно облизывает, а Зубов смотрит, ощущая, что опять нифига не насытился. И хочет еще.

Он целует мягкие губки, смакуя свой вкус в ее рту, обнимает, подминая опять под себя.

Отрывается и смотрит в опять поплывшие глаза. Сказка какая-то. Сладкая-сладкая.

— Хочешь еще, Клубничка?

Катя кивает.

Точно, сказка. И просыпаться — не вариант вообще.

9

— Послушай, а почему ты работаешь охранником? — Клубничка ведет тонким пальчиком по его заросшей волосом груди, обрисовывает контур татухи.

Зубов молчит, все еще ловя отголоски кайфа. Говорить ему неохота, а вот Катя, как истинная женщина, после секса не против поговорить и поласкаться. Он уже уяснил это, хотя знакомы они всего ничего. Да и сексом занимаются только второй раз. Вернее, второй день. А раз… Не второй, это точно.

— То есть, я не говорю, что это плохо, — тут же торопливо добавляет Клубничка, просительно заглядывает в глаза, ища там следы недовольства, — просто… Ну… Мне кажется, что ты… Ну… Мог бы в другом месте…

— Например?

— Например… Ну… — похоже, девчонка сама не знает, что сказать, просто обычное женское любопытство, хочется узнать побольше о партнере, а как спросить правильно, фиг его разберет.

Зубов не собирается помогать ей в ее затруднениях.

Во-первых, лениво.

Во-вторых, пусть еще чуток помучается, а потом он ее утешит.

Может, даже в рот… Почему нет? В прошлый раз она сама захотела, сама взяла…

Воспоминание-видение о пухлых измученных губках, растянутых на его члене, очень даже здорово торкает в голову, заставляя немного напрячься. Везде. И снизу — тоже.

Увлеченная разговором Клубничка пока еще не замечает ничего, опирается остреньким подбородком на его грудь, смотрит в глаза пытливо и открыто.

А Зубов в очередной раз ощущает себя старым развратником. Скотиной, которому надо от девчонки только одно. Хотя… В последние сутки он начинает приходить к совершенно неоднозначным мыслям по этому поводу…

К таким, которые даже думать непросто. А уж тем более, себе признаваться…

Потому он нарочно все старается перенести в другое русло, плотское.

Хорошо, что это удается в лёгкую, потому что Клубничка — на редкость соблазнительная девчонка.

Весь день на смене он переписывался с ней, слал какие-то тупые смски, и радовался, как пацан, когда она отвечала. Смайлики посылала ему, смешные мемасики, котят, жмурящихся довольно, щенят, мирно спящих в корзинке, и прочий бабский бред, который до этого момента всегда вызывал лишь досаду и даже злость.