— Ты мне сказал, что если я захочу опять поговорить с тобой о мистере Таунзенде, ты меня с удовольствием выслушаешь.

— Ну разумеется, дорогая, — ответил доктор, не оборачиваясь, но перестав писать.

Кэтрин предпочла бы, чтобы перо его не останавливалось; однако она продолжала:

— Я пришла тебе сказать, что я его не видела с тех пор, но теперь хотела бы с ним встретиться.

— Чтобы попрощаться? — спросил доктор.

— Он никуда не уезжает, — сказала девушка, немного помолчав.

Доктор неторопливо обернулся, укоризненной улыбкой отвечая на ее шутку. Часто мы острим, когда нам вовсе не до смеха; вот и Кэтрин совсем не намеревалась шутить.

— Стало быть, для чего-то другого? — спросил доктор.

— Да, отец, для другого, — ответила девушка и повторила: — Я его не видала с тех пор, но теперь хотела бы с ним встретиться.

Доктор медленно почесал подбородок кончиком гусиного пера.

— Ты ему писала?

— Да, четыре раза.

— Значит, ты ему не отказала. На это хватило бы и одного письма.

— Нет, — сказала Кэтрин, — я просила… я просила его подождать.

Отец продолжал смотреть на нее, и она испугалась, что он сейчас разгневается, — глаза его горели холодным огнем.

— Ты прекрасная, верная дочь, — сказал он наконец. — Подойди ко мне, и он встал и протянул к ней руки.

Слова его были неожиданны, и Кэтрин почувствовала себя на верху блаженства. Она подошла к отцу, и он нежно обнял дочь, утешая ее, а потом поцеловал. И сказал:

— Ты бы хотела сделать меня счастливым?

— Конечно, очень, — ответила Кэтрин, — но я, наверное, не сумею.

— Сумеешь, если захочешь. Нужно только желание.

— То есть нужно отказать мистеру Таунзенду? — спросила Кэтрин.

— Да, нужно отказать мистеру Таунзенду.

Он с прежней нежностью обнимал дочь, глядя ей прямо в лицо, пытаясь заглянуть ей в глаза; но она отвела взор.

Они долго молчали. Это объятие начало тяготить Кэтрин.

— Ты счастливее меня, отец, — сказала она наконец.

— Я знаю, что ты сейчас очень страдаешь. Но лучше потерпеть три месяца, чем страдать много лет, всю жизнь.

— Конечно; но я бы не страдала с ним.

— Ты ошибаешься. Я в этом уверен.

Кэтрин не ответила, и доктор продолжал:

— Неужели ты сомневаешься в моем знании жизни, в моей любви к тебе, в моей заботе о твоем будущем?

— Ах, отец! — прошептала девушка.

— Пойми: я знаю людей, знаю их пороки, их безрассудство, их лживость.

Она высвободилась из объятий отца и запальчиво воскликнула:

— У него нет пороков, и он не лживый!

Отец не сводил с нее своих ясных, пронзительных глаз.

— Так ты сомневаешься в моей правоте?

— Я не верю, что он такой!

— Об этом я и не прошу тебя; поверь лишь, что я не ошибаюсь.

Кэтрин, конечно, не подумала, что это лишь ловкий ораторский прием; и все же призыв отца она восприняла враждебно:

— Да что ж он сделал? Что ты о нем знаешь?

— То-то и оно, что он за всю свою жизнь ничего не сделал — он бездельник и эгоист.

— Ах, отец, прошу тебя, не надо его ругать, — взмолилась Кэтрин.

— Я и не намерен его ругать. Это было бы ошибкой с моей стороны, сказал доктор и, отвернувшись, добавил: — Ты можешь поступать, как тебе заблагорассудится.

— Значит, мне можно увидеться с ним?

— Как тебе заблагорассудится.

— И ты меня простишь?

— Никоим образом.

— Всего один раз!

— Не понимаю, что значит "всего один раз". Если ты ему не откажешь, ваше знакомство будет продолжаться.

— Я хочу ему объяснить… я хочу попросить его, чтобы он подождал.

— Чего подождал?

— Подождал, пока ты не узнаешь его получше… пока ты не согласишься.

— Незачем морочить ему голову. Я знаю его достаточно и никогда не соглашусь на этот брак.

— Но мы можем ждать очень долго, — сказала Кэтрин тоном, который сама она считала смиренным и примирительным; однако доктор, будучи раздражен, воспринял ее замечание как бестактную настойчивость.

Ответил он, впрочем, достаточно невозмутимо:

— Если тебе угодно, ты, конечно, можешь ждать; рано или поздно я умру.

Кэтрин испуганно вскрикнула.

— Помолвка подействует на тебя интереснейшим образом: тебе захочется, чтобы это случилось как можно скорее.

Кэтрин со страхом глядела на отца. Доктор был чрезвычайно доволен своим аргументом, поразившим девушку авторитетностью или, точнее, смутной весомостью логической аксиомы, которую она не в состоянии была подвергнуть критике; и все же, хотя вывод отца казался научной истиной, Кэтрин отказывалась его принять.