Доктор Нури видел пассажирский пароход вместимостью четыреста человек, идущий из Бомбея в Джидду [66] , – на его борту находилось более тысячи паломников, набившихся как сельди в бочку, притом что билеты стоили весьма недешево! Некоторые особенно жадные капитаны распихивали пассажиров по самым неприспособленным для этого, невероятным местам – вплоть до плоского навершия капитанского мостика; те бедолаги, что ухитрялись на него встать, потом уже не могли согнуться и сесть, а те счастливцы, которым сразу удалось сесть или даже лечь, после уже не решались встать, чтобы не лишиться своей привилегии. И дамат Нури сел на пол, чтобы показать жене, как сидели паломники.

Всякий раз, когда судно карантинной службы медленно приближалось к очередному такому ветхому, ржавому, раскаленному от солнца кораблю, готовому, казалось, вот-вот пойти ко дну, с палуб, из иллюминаторов, изо всех отверстий на доктора Нури смотрели бесчисленные мужские лица, и ему становилось тоскливо и даже жутко. Когда же он в сопровождении военных поднимался на борт, чтобы произвести досмотр, ему сразу же становилось понятно, что все горизонтальные поверхности корабля покрыты сидящими и лежащими людьми, которых на самом деле раза в три больше, чем видно со стороны, и что все плывущие из Индии паломники измождены и разбиты, а многие уже сейчас больны.

Доктор Нури рассказал, что порой продирался сквозь плотную толпу паломников до капитана с помощью вооруженных стражей. В ответ на вопрос жены он уточнил, что многие суда были даже не пассажирскими – грузовые пароходы, где сидячие места не предусмотрены изначально. Спускаясь в трюм, доктор Нури ощущал в бескрайнем зловонном мраке шевеление сотен людей и слышал, как некоторые из них стонут или бормочут молитвы; другие же только молча смотрели на него с любопытством и страхом. В трюмах было так темно, что докторам из карантинной службы запрещалось спускаться туда после захода солнца.

– Дальше рассказывать не буду, не хочу повергнуть вас в уныние.

– Прошу вас, не скрывайте от меня ничего!

Почувствовав, что люди, о которых он рассказывает, кажутся его жене нищими и убогими, доктор Нури не мог не открыть ей глаза на истинное положение дел. Многие из паломников были – по меркам своих стран – довольно богаты. Некоторые из них, чтобы отправиться в хадж, продали свои поля или дома, другие годами копили деньги, третьи, несмотря на тяготы и дороговизну путешествия, сызнова пускались в дорогу. За последние двадцать лет благодаря развитию пароходного сообщения и падению цен на билеты количество паломников к святым местам ислама увеличилось в несколько раз и приблизилось к четверти миллиона в год. Впервые в истории такое огромное множество мужчин из всех уголков мусульманского мира, от Явы до Марокко, встречались, знакомились, общались друг с другом. Дамат Нури рассказал, как однажды в праздничный день наблюдал целый город из шатров и солнечных тентов, где собрались паломники, и добавил, что, по его мнению, султану («вашему дяде»), который желает использовать ислам и свой титул халифа как козырь в политической игре, очень приятно было бы увидеть такую захватывающую картину.

– Мне нравится, что вы хотите внушить мне любовь к моему дяде, – проговорила Пакизе-султан. – Вы благодарны ему за то, что именно по его воле мы с вами познакомились, не так ли?

– И по его воле мы отправляемся на Мингер, чтобы расследовать убийство. Вы не правы, обвиняя своего дядю в смерти Бонковского.

– Хорошо, тогда я больше не буду так говорить, – согласилась Пакизе-султан. – Но продолжайте же свои рассказы о холере. Вы можете рассказать мне всё, даже самое горькое и страшное.

– Я не решаюсь. Как бы после этого вы не стали бояться меня, как бы не разлюбили!

– Напротив! Больше всего я люблю вас именно за вашу самоотверженность в тяжелейших обстоятельствах. Скорее же расскажите мне самую страшную историю!

Супруги вышли на палубу, и доктор Нури рассказал своей рожденной во дворце жене о самодельных уборных, привязанных к фальшборту. Немногочисленные гальюны на пароходах, набитых паломниками, как бочки – сельдью, либо были сломаны изначально, либо ломались в первый же день плавания, поскольку невежественные пассажиры не знали, как ими правильно пользоваться. Тогда изобретательные капитаны-европейцы привязывали канатами с внешней стороны фальшбортов импровизированные подвесные люльки, которые и служили отхожим местом. На любом корабле, идущем из Индии в Хиджаз, у этих уборных постоянно выстраивались длинные очереди, в которых вспыхивали ссоры и драки; некоторые бедолаги, справлявшие нужду ветреными ночами, когда в Аравийском море поднимались волны, не удержавшись, летели вниз, где их поджидали голодные акулы. Иные предусмотрительные и опытные путешественники могли не покидать трюма, поскольку прихватили с собой ночные горшки и ведра, содержимое которых выливали из иллюминаторов в море. Однако в шторм иллюминаторы задраивали, и тогда нечистоты из переполненных горшков и ведер от качки выплескивались на пол. Доктор Нури рассказал о зловонии, в котором запах трупов незаметно скончавшихся от холеры пассажиров смешивался со смрадом нечистот, и надолго замолчал.

– Пожалуйста, продолжайте, – промолвила наконец Пакизе-султан.

Они вернулись в каюту, и доктор Нури затронул тему, которая, как ему казалось, не так сильно огорчит его жену, – стал рассказывать о паломниках из Северной Африки. Эти паломники, которые отправлялись в хадж из Александрии, Триполи и других портов с молитвами и торжественными церемониями и проходили по пути через Суэцкий канал, путешествовали в более спокойных и здоровых условиях. Однако доктору Нури случалось видеть, как и на таких судах из-за самоуправства пассажиров, охочих до угощений и не желающих следовать правилам, вспыхивали болезни. Паломники-арабы и сопровождающие их слуги устраивали трапезы на палубах этих кораблей, идущих с запада и сравнительно более комфортабельных, уписывали оливки, сыр и лепешки с мясом, а некоторые чревоугодники даже умудрялись найти на переполненной палубе уголок, чтобы соорудить мангал и жарить шашлык. Доктор Нури поведал своей жене о случае, который наблюдал своими глазами в Александрии: сотрудник английской карантинной службы, явившись на такой корабль, приказал сопровождавшим его солдатам выбросить мангал и некоторые другие вещи в море, вслед за чем вспыхнула яростная перебранка.

– А теперь скажите, пожалуйста, кто здесь виноват и кто неправильно себя вел?

– Конечно же, на корабле, находящемся в карантине, нельзя без разрешения есть фрукты и овощи! – ответила Пакизе-султан, сразу сообразившая, к чему клонит муж.

– Однако и у англичанина не было права швырять в море чужие вещи! – произнес дамат Нури тоном учителя, растолковывающего урок. – Задача карантинного служащего заключается не только в том, чтобы силой принудить к соблюдению запретов, но и в том, чтобы убедить людей соблюдать их по собственной доброй воле. Хаджи [67] , чей мангал выкинули в море, стал врагом тому грубому и высокомерному англичанину. Он назло ему не будет соблюдать запреты, и карантин потеряет свою действенность. Именно из-за этих свойственных английским чиновникам грубости и высокомерия вспыхнуло восстание в Бомбее. Кареты, перевозящие больных, забрасывали камнями, англичан убивали на улицах среди бела дня. Теперь вот, чтобы не дать повода к новому восстанию, англичане уже не говорят, что холеру несет река Ганг.