Я поставила рюкзак на пол и прислушалась. Дверь в детскую была открыта, и оттуда доносился тихий разговор мамы и Тёмы. Он сегодня наверняка рано укладывался спать из-за перелома. Наверняка ему дали обезболивающего.

Повесив джинсовую куртку на вешалку, я взглянула в большое зеркало и чуть пригладила волосы, стоявшие дыбом после встречи с Матвеем. От этих мыслей мне стало смешно, и я показала отражению язык.

Из полутёмной комнаты появилась мама и спросила: – Ты очень уж поздно, не могла раньше прийти?

– Прости, мам, я старалась, – сделала я виноватое лицо и проскользнула в комнату мимо неё.

На кровати слева бледнело личико брата, и было заметно, что его накачали таблетками, глазёнки он уже почти закрыл.

– Привет, Тёмыч, что с тобой сегодня случилось? Ты с ума сошёл ноги ломать?

Он улыбнулся почти счастливой улыбкой.

– Зато я Лузгину дал пинка, – довольно произнёс он, и я рассмеялась.

– А теперь ты месяц будешь в гипсе, умник, – вставила мама, сложив руки на груди.

Она была одета в спортивные штаны и белую футболку, и с этой причёской, когда волосы собраны наверх, выглядела моей ровесницей. И ещё она слишком уж похудела за последние месяцы, что стала даже костлявой.

– Мам, я есть хочу, – выдохнула я, взъерошив светлые волосы брату на макушке.

– Ешь, что найдёшь, мы уже поужинали.

– А папа приезжал? – спросила я то, что действительно волновало меня с самого прихода. Неужели он не заехал, узнав о переломе?

Когда они начали ссориться больше полугода назад, мы с братом даже не насторожились, воспринимая это, как обычную бытовуху. Но я стала слышать по ночам мамин плач, и то, как они выясняют отношения после полуночи. Я поняла – что-то случилось. Конечно, брату ничего не говорила, но видела – он и так слишком многое понимал и первый подошёл и спросил у них напрямик, не хотят ли они развестись. Я думала, что такой вопрос вызовет смущение, но его не было, и это был ещё один признак конца.

Я догадалась, хотя мама мне не говорила и уходила от расспросов – у отца кто-то был. Скорее всего, на работе, он работал инженером на производстве РОСТСЕЛЬМАША с раннего утра до поздней ночи, чтобы заработать сверхурочные. Но на самом деле я могла и ошибаться. Быть может, было всё намного сложнее, и женщина появилась у него уже после ссор с женой и недовольства друг другом.

Я припоминала, что когда Тёме исполнилось три, отношения их отчего-то начали ухудшаться. Понятно, что я могла чего-то не понять, но мама тогда много времени проводила у своего гинеколога и шутливо спрашивала, не хотим ли мы с Тёмой ещё сестричку или братика. Мы, конечно, говорили, что хотим. Вскоре её надолго положили в больницу, и приезжала мрачная баба Аня, чтобы посидеть с нами, пока папа на работе. А после того, как мама выписалась, вот такая же худая и до жути молчаливая, никто больше тему сестрички не поднимал. Баба Аня сказала, что нечего и мечтать с такими долгами, ипотекой и двумя детьми ещё об одном ребёнке, что это просто дурь. Я никогда не любила бабу Аню, да и Тёмыч наверняка тоже.

С того момента всё пошло наперекосяк, и теперь отец дома почти не бывал.

– Он привёз нас с БСМП, потом уехал, – тихо ответила мама, садясь на кухне на стуле, стоящем спиной к стене и устало опустила голову на руки.

Я быстренько разогрела себе часть омлета, оставшуюся мне от ужина, и стала его жадно есть, глядя на маму. Она была ещё молода, красива, но печальна. Светлые мягкие волосы до подбородка, глаза тёплого карего оттенка, высокие скулы, небольшой рот – это всё когда-то полюбил папа, и для меня было неразрешимой загадкой, выворачивающей душу – как же можно, так сильно полюбив, вырастив детей, охладеть. Ведь получается, тебе этот человек уже близкий родственник. Ближе просто не бывает.

– Лучше ты скажи, что решила насчёт университета? Передумывать уже поздно.

Я на секунду прикрыла глаза: – Мам, пока не знаю, я в раздумьях. Голову забили этими репетициями ЕГЭ. Меня прямо знобит.

– Тоня, понимаешь, мы с папой…, – она осеклась на полуслове, и я заметила страх в её глазах, который скрылся сразу же, как только она замолчала. – Мы с папой постараемся помочь тебе выучиться и получить высшее образование.

– Он всегда говорил, что видит меня врачом, – я пожала плечами. – А ты разве нет?

– Это ты должна решать.

– Я попробую, наверное, поступить в мед. Не выйдет, пойду в колледж.

– Ты этого хочешь? – настойчиво спросила мама.

– Да, – кивнула я и налила себе чаю в высокую кружку.

– Быть врачом тяжело, смотря ещё какую специализацию ты выберешь, – с сомнением произнесла она.

– Ну, если ты не хочешь, – в ответ тем же тоном протянула я.

– Ты будешь решать сама, уже взрослая, – махнула она рукой и тяжело поднялась со стула.

Я проследила за тем, как она скрылась в спальне, и стала осторожно отпивать чай, достав с навесной полки над столом книгу, которую я читала во время еды. Я просто кладезь дурных привычек. Это был Робер Мерль «Мальвиль», который захватывал так, что можно было съесть собственные пальцы и не заметить.

Но читать я не смогла. Времени вечером было в обрез, и через пять минут я пошла купаться в душ, заглянув к нам с братом в комнату. Он спал на спине и выглядел младше своих лет, я поправила ему одеяло.

Тёма был любимцем в нашей семье, а теперь и он получит жизненный урок, на котором приходится осознавать, что мир твоей семьи – это совсем не данность, а переменная.

В двери комнаты возникла мама, напугав меня. На ней уже был халат, который она надевала перед душем.

– Я очень устала, пропустишь меня вперёд? – спросила она, слабо улыбнувшись. – Просто с ног валюсь.