А вот я немного напрягся. Когда к тебе прижимается женщина с такой фигурой, это волей неволей настраивает на определенный лад. Хорошо, что мы боком друг к другу сидим, а то вообще беда была бы.

— А у тебя как день прошел? — спросила Мария после небольшой паузы.

— Нормально, — коротко ответил я. Мария еще не знала, что произошло в школе. Пусть и дальше остаётся в неведении, — Как обычно, я бы даже сказал. Скучная рутина.

На самом деле я думал о том, как бы задать леди Вышнегорской один такой деликатный вопросец. Касательно ее почившего мужа, Дмитрия Вышнегорского.

Я хотел знать правду. Дмитрий реально делал нечто противозаконное? Или же его оговорили? В сети, понятное дело, искать ответы на данный вопрос бессмысленно.

— Можно кое-что спросить… о моём отце? — немного замявшись, произнёс я. Всё же непривычно было называть незнакомого мне мужика своим отцом. Пусть даже он и являлся биологическим отцом моего носителя.

Мария не ответила. Она замерла, словно насторожилась. Мне показалось, что я слышу биение ее сердца. Оно было немного выше, чем при норме.

Женщина отвернулась, взглянула в окно. Хотя на улице было уже темно. Не видно не зги. Я заметил, что пальцами обеих рук она крепко вцепилась себе в колени. Джинсовая ткань сильно натянулась, а костяшки пальцев побледнели.

— Женщина… — вздохнув, произнёс я, — Не молчи…

Молчание. Если уж слабый пол что-то твёрдо решил, то никакими мужскими силами этого не поменять.

— Леди Вышнегорская, — укоризненно произнёс я, — Пожалуйста, ответьте мне, будьте так добры… Это ведь не детская прихоть. Я хочу знать правду о моем отце. Он правда еретик и чернокнижник? Или его оговорили?

Молчание.

Эх… чувствую себя подлецом. Но, похоже, иначе мне результата не добиться.

— Мама… Пожалуйста, ответь. Это очень важно для меня.

Мария вздрогнула. Как бы нехотя повернула ко мне голову. В уголках ее глаз я увидел блеск.

— Прости… — с трудом вымолвила она, — Я не хочу, чтобы ты закончил как Дима… Я знаю, что ты хочешь узнать правду… Но всё это слишком опасно. Я ничего тебе не скажу. Ни тебе, ни Ире, ни Алисе.

— Да как так-то… — я не верил своим ушам.

— Забудь обо всем! Лучше смирись! — просила она. Руки положила мне на плечи, смотрела прямо в глаза. Наши лица случайно оказались очень близко. В тусклом кухонном свете я мог в подробностях рассмотреть узор на ее радужке, — Дима разгневал сильных и очень влиятельных людей… И они стёрли его в порошок. Могли бы стереть и нас, если бы захотели… но повезло, пощадили… Пожалуйста, Вадик, родной, не надо…

Мария была очень сильно напугана. Настолько, что ничего не хотела говорить. Но она явно что-то знала. Что-то такое, что знать могла только она.

— Обещай! — потребовала она, глядя на меня очень серьёзно. По ее щеке скатилась слеза, оставляя блестящий след, — Обещай, что забудешь обо всём этом!

Я вздохнул. Леди Вышнегорская, кажется, уже смирилась. Смирилась с нищетой, со всеобщим осуждением и порицанием, с косыми и презрительными взглядами. Лишь бы не трогали больше нашу семью…

Я сказал «нашу»?

— Обещаю, — произнёс я. Ложь… Такая сладкая на вкус. Но иногда даже Бог-Император вынужден лгать.

— Обещаешь? Правда?

— Да.

Не в силах смотреть ей больше в глаза, я прижал к себе Марию и крепко обнял. Погладил по густым шелковистым волосам, которые так и не утратили прежний блеск и красоту. Ощутил слабый запах кофе, который, казалось, вечно сопровождал леди Вышнегорскую. Мария едва заметно дрожала. Однако в моих объятиях она постепенно начала успокаиваться.

Может, мне и правда не стоит лезть не в свое дело? Так ли уж важна для меня тайна Вышнегорских?

Да. Я чувствую, что там прячется что-то важное. Что-то, что, возможно, поможет пролить свет на тайны этого мира. А своей интуиции я привык доверять.

Однако при этом я не должен подставить под удар Марию и ее семью. Они и так настрадались достаточно. Поэтому действовать надо очень аккуратно.

Я проведу свое расследование и узнаю, за что же на самом деле осудили Дмитрия. Мария — это ключ к его тайне. Очень хрупкий хрустальный ключ, ему нужно нежное и бережное обращение. Поэтому пока гнать коней не будем.

После Дмитрия должны были остаться вещи. Личные записи в конце концов. Я должен их найти. Если их, конечно, не забрали и не уничтожили. Но ведь что-то же должно было остаться?