В этот момент в кухню сунулся привлеченный наркотическим запахом жареной картошки Станислав и тут же был огорошен странным вопросом восьмидесятитрехлетнего «Марика»:

– А как вы, молодой человек, относитесь к экспроприации?

– Раньше относился отрицательно, а теперь не знаю, – заинтересованно отозвался тот. – А что?

– А то, что я предлагаю вам и Максиму совершить экспроприацию. А если точнее – то мародерство… – невозмутимо ответил старый еврей. – Только не знаю, как вы к этому отнесетесь.

Суть предложения заключалась в том, что у соседей Соломоныча, как он знал, имелся под домом огромный зацементированный подвал, где все было идеально обустроено для хранения немаленького урожая и других запасов: соседи не только круглосуточно убивались над грядками и кустами, но и даже откармливали за лето десяток красавцев-индюков, убиенных как раз перед отъездом. Соседи успели отбыть с дачи до того, как в садоводстве была обнаружена чума, и, конечно, собирались не раз еще вернуться за припасами – только вот вернуться им было не суждено из-за карантина, а теперь еще и некуда. Но первый-то этаж у дома был кирпичный, так что сгорела, предположительно, только верхняя деревянная часть – а подвал, по идее, мог уцелеть, и проникнуть в него через пепелище ничего не стоило, а значит, запасы не пропали, как у большинства владельцев обычных дачек без настоящего подпола, – и могут сослужить теперь добрую службу подземным изгнанникам…

Идею бурно поддержали и, не откладывая дела в долгий ящик и оставив хозяйство и детей на женщин и фотографа, остальные мужчины выдвинулись втроем сразу после обеда. Соломоныч неожиданно так бойко взобрался по железным скобам вслед за вечным первопроходцем Максом, что готовившиеся, в случае чего, буквально поймать старика внизу Станислав и Борис изумленно переглянулись в свете единственного живого, используемого только при спуске-подъеме фонарика, к которому хранились у Макса в качестве драгоценного энзе две запасные батарейки.

По лесу шли неторопливо, примериваясь к мелкому шагу старейшины, и за это время солнце успело надежно укрыться в плотном табунке высоких сероватых облаков, и, когда, наконец, выбрались на просеку к замаскированному джипу, одна половина неба была уже сплошь словно покрыта грязной пеной, зато другая, высокая и ледниково-голубая, оставалась прозрачной и свободной. Пока Макс и Стас шустро сбрасывали лапник с машины, Соломоныч, стоя к ним спиной, довольно щурился на теплый свет неба, вдыхал изо всех сил густой хвойный запах парного сентябрьского леса. И вдруг напрягся, стал вглядываться во что-то вдали – и тревожно прозвучал его резкий птичий голос:

– Смотрите, что это? Там, там!

Мужчины обернулись – и остолбенели: из-за деревьев с противоположной стороны широкой просеки стремительно наползала, двигаясь наискосок, огромная плотная серо-коричневая туча, плывшая настолько низко и отдельно от других облаков, что можно было видеть небо не только вокруг – но и над нею, словно было это не облако, а мягкая, слоистая летающая тарелка идеально круглой формы. Оно слегка колебалось, будто живое и осмысленное, и, по мере приближения, становилось как бы видимым насквозь – а внутри него угадывалось то быстрое и хаотичное, то словно упорядоченное мелькание разнородных теней. Все замерли. Такого облака никто из них никогда еще не видел.

– Гроза идет? – мгновенно пересохшим ртом шепнул Станислав.

Все инстинктивно ждали потрясающего громового раската, но вместо него прямо из облака донесся отчетливый, гулкий и протяжный звук – будто стадо слонов подняло изящные хоботы и принялось призывно трубить над саванной. Трубный звук повторился в другой тональности. И еще. И еще. И каждый раз – по-разному. Было совершенно очевидно, что идет он именно из чудесного облака, словно там притаились загадочные небесные трубачи, крылатые и грозные. Облако неторопливо проплывало над просекой, где три изумленных человека окаменели на месте, задрав оглушенные головы, – и направлялось на восток, в сторону многострадальной Москвы. Оно уже скрылось за черными верхушками елей, но небесные трубы звучали еще долго – и долго в смятении стояли потрясенные люди, не решаясь заговорить…

Когда все стихло, Макс первый перевел дух:

– Это ангелы трубили, – просто сказал он. – Больше некому. Похоже, действительно… песец пришел.

– Э… Э… Сейчас… вот: Пятый Ангел вострубил, и звезда, падшая с неба на землю, отворила кладезь бездны; и вышла саранча; и дано ей мучить пять месяцев только одних людей, которые не имеют печати Божией на челах своих… Или что-то подобное… Но это еще не то, в смысле, не… Короче, до Суда еще Шестой должен вострубить… А уже седьмой возвестит о Втором Пришествии… – прерывисто пробормотал Станислав. – Чумная палочка – как колбаска с ножками… А переносят ее блохи… Чем не саранча… Однако… Пять месяцев – а прошло только два… Это ж сколько еще народу…

Но Соломоныч вдруг обернулся к ним с торжественным и даже просветленным лицом. Очки его сияли, дрожали губы:

– Какая саранча?! Какой песец?! Какие блохи?! Это шофары! Да, да, я узнал их – это были шофары! В России в них не трубят – но в Израиле я слышал – на Йом-Кипур! Мы с сыном стояли и слушали, и хотели умереть – от восторга! И теперь я их узнал – это шофары, ничего другого и быть не может… И это значит… Это может значить… только одно… Одно… Это означает, что он уже здесь…

– Мессия, что ли, ваш? – строго спросил Максим. – Знаем, наслышаны.