Все эти бессовестные мысли - и особенно яркие видения, в которых бедра девушки дрожали от его ласк, - крутились в его голове, пока он смотрел на нее, такую невинную и свежую, и он огромным усилием воли сдерживал себя, чтобы не выдать своего желания ни малейшим неверным движением, ни словом, ни вздохом, хотя от близости этой девушки у него кровь в жилах закипала и крыша просто уезжала.

Больше всего его заводило то, что ему казалось, что ветер, шевелящий полы ее коротенькой пышной юбочки, доносил до его обострившегося обоняния нежный тонкий аромат ее возбуждения. Скорее всего, это была всего лишь игра воображения, и тонкий запах, который растревожил воображение Акулы, мог оказаться ароматом цветов, запахом тонкого пота на висках, чего угодно, но с каждым мигом ему казалось, что запах становился все сильнее, словно девчонка смотрела на него и вспоминала его руки на своем теле. Его близость. Его желание. И свое… свое желание и нечаянное, запретное удовольствие. Желание того, чтобы меж их телами не было преград в виде ткани одежд. И чтобы он, неспешно, тягуче двигаясь, не спрашивая ее разрешения, проник в ее тело, и вжался - долго, крепко, сильно и глубоко, так чувствительно, чтоб она содрогалась и трепетала на его члене, беспомощная, покорная, побежденная…

Напади! Разорви! Возьми!

Глядя глаза в глаза друг другу, эти двое людей молчали, но их тайные мысли, оставшиеся не высказанными, перетекали, причудливо смешивались, и Акуле казалось, что он под слоем возмущения, холода и гнева угадывает ее мысли и фантазии.

«Спокойнее, спокойнее, - хладнокровно уговаривал он самого себя, унимая дрожь, когда пальцы девушки скользнули по его руке, когда Лера принимала цветы.
– Ну да, девчонка нереально хороша, о такой можно только мечтать. Но ты же не животное, ты же можешь держать себя в руках?»

– Да ладно, - меж тем небрежно ответила Лера. Ее ресницы дрогнули, прикрыли яркие глаза, на прелестном личике выписалось знакомое уже язвительное и высокомерное выражение, и Акула едва удержался от смеха - вот же противная девчонка!
– Не за что особо извиняться…

– Есть за что, - твердо произнес Акула. Лера шагнула к нему еще ближе, и он неосознанно обхватил себя руками за плечи, скрестив руки на груди, словно закрылся от девушки, так вызывающие и дерзко поглядывающей на него из-за огромного букета.
– Мужчина не должен так себя вести с незнакомой девушкой.

– Даже Акула?

Ее вопрос кольнул его в самое сердце. В этих двух коротких невинных словах было так много неприкрытой жажды, нескромного любопытства, что он понял, нет - почувствовал: запах ее возбуждения ему не чудится. Девчонка хотела его; его оскорбление вчера - она пережила его, перебрала в памяти, и когда стыд перегорел, осталось одно - желание.

«Этого только не хватало!» - подумал он отчасти сердито, глядя, как девчонка смотрит на него, и от ее восторженного взгляда у него кровь начинает бешено колотиться в висках.

– Даже Акула, - мягко подтвердил он, тушуясь и понимая, что надо отступать, тотчас же, сию минуту.
– Извините еще раз. Встретиться еще раз, думаю, у нас возможности не будет, а извинения принести мне было необходимо.

– Да вовсе нет, - беспечно ответила Лера, делая вид, что рассматривает цветы.
– Подумаешь, шутка. Это же было не взаправду, не по-настоящему.

– Что?

Как эта змея, эта чертовка подобралась так близко?

Цветы лежали там, откуда он их взял перед тем, как вручить девчонке, а Лера, все так же бесстрашно и наивно - теперь он знал, что ее наивность это притворство и искусная игра!
– глядя в его лицо яркими веселыми глазами, стояла близко-близко, посмеивалась, словно понимая, нет - словно зная точно, каких усилий ему стоит держать себя в руках.

– То, что вы делали, - дерзко ответила она. От ее губ пахло фруктовым ароматом, Акула ощутил этот нежный парфюмерный запах потому, что девушка была невероятно, недопустимо близка, так близка что он чувствовал тепло ее тела, чувствовал малейшие прикосновения ее одежды от порывов ветра к своей одежде, и свое накатывающее дикое, неконтролируемое возбуждение - тоже.
– Это же было не по-настоящему. Шутка. Зачем извиняться?

– Да?
– вкрадчиво произнес он, все еще стараясь держать себя в руках, хотя уже отлично понимал, что влип, что попался, что не может сделать и шагу назад, чтоб вырваться из плена ее соблазнительного, дурманящего аромата, ее жара, ее желания. Ее влажные губы были близко; очень близко. Они почти касались его губ, и Акула крепче стиснул руки, чтобы девица не заметила, как неистово его трясет, как напряглись его плечи, потому что все его существо рвалось, рычало и вопило - возьми! Схвати!! Бери же!
– А как по-настоящему?

Лера не стала напрыгивать; в этой неспешной напряженной тишине резкие и быстрые движения были неуместны и дики. Она лишь привстала на цыпочки и - нет, не поцеловала, а тонко и осторожно коснулась его губ своим соблазнительным ротиком.

Какая приманка! Какая жестокая и хитрая - как капля крови в морской воде!
– приманка!

И отказаться было невозможно, нет, нельзя отпрянуть, сделать шаг назад, оттолкнуть, не попробовать! Акула ухватил ее, стиснул, измял жадными руками нарядную светлую блузку, впился в ее губы со стоном, жадно, разрываясь между «нельзя», гремящим в мозгу раскатами чудовищной грозы, и таким же ослепительным, выжигающим досуха «хочу!».

Хочу!..

Девчонка потерялась в этом поцелуе, слишком неумелая, слишком неловкая и неспешная, а он исцеловывал ее сладкие пухлые губы, жадно вдыхая ее запах, упивался ее сладостью, лаская языком ее мягкий язычок, прихватывая его губами слишком откровенно и развратно, пожалуй, так, как никто не делал этого в ее недолгой жизни, проникал горячим языком в ее рот - и едва не упустил ее, когда у девчонки разом подогнулись дрогнувшие колени.

До дрожи, до боли - возбуждение накрыло его с головой, и он, ухватив девчонку за талию покрепче, прижал ее к себе, прижал ее к своему вставшему члену, деля с ней тайну - он хотел ее. Дико вожделел ее, до безумия хотел оттрахать прямо тут, на капоте машины, зажимая ее рот поцелуями, чтобы не смела кричать, чтобы все ее стоны, все ее крики, самые неслышные вздохи - чтобы все досталось только ему.