Утром я проснулся оттого, что в доме царила суета. На полу лежал большой походный рюкзак. Рядом громоздился ворох хозяйских вещей. Мама копошилась в шкафу, время от времени извлекая из его тёмного чрева очередную вещь и отправляя её в общую кучу. Яркое летнее солнце пробивалось сквозь лёгкую занавесь окна, зажигая блёстками висящие в воздухе пылинки. Мишка возбуждённо бегал вокруг Хозяина, донимая его бесконечными вопросами:

– А тебе дадут настоящее оружие? А пистолет дадут? И винтовку тоже дадут? А сколько патронов у тебя будет? Ты им скажи, пусть побольше дают, чтобы на всех фрицев хватило. А ты Буденного увидишь? А Ворошилова? А вы за сколько немцев победите? За три дня победите? Или за неделю? Ты только слишком долго их не побеждай, постарайся поскорее, ладно?

Радостное Мишкино возбуждение передалось и мне. Это звенящее утро с весёлыми солнечными зайчиками, с заливистым гомоном птиц за окном, с горящими Мишкиными глазами – всё это было так не похоже на вчерашний тяжёлый вечер, что он показался просто неприятным сном, прошедшим и оставшимся там, во вчера. А сегодня сборы. И это здорово! В прошлый раз, когда вот так собирали вещи в рюкзак, мы поехали за город. Там был лес, был ручей, поле. У ручья я гонял в мокрой траве лягушек. Они такие забавные и такие глупые, эти лягушки. И наверное, не очень съедобные. Я поймал одну, но есть не стал.

В поле были еще такие занятные маленькие прыгающие создания. Зелёные, с длинными задними лапками, сложенными пополам. Мишка называл их кузнечиками. За ними тоже весело было гоняться. Некоторые из кузнечиков даже летали. Они срывались в прыжке с насиженной травинки и распускали в воздухе свои красные крылышки. Когда они сидели спокойно, этой красноты не было видно, а в полёте она загоралась яркими кровяными пятнами.

Даже просто бегать по полю было здорово! У Хозяина там был велосипед, он ехал по проселочной дороге, а я бежал следом. Вот тогда я действительно бежал резво.

Совсем скоро я понял, что радость моя преждевременна, что мы не поедем за город. Потому что, когда за город, все смеются и кричат «Ура!». А сейчас никто не кричал «Ура!». Даже Мишкино радостное возбуждение вскоре сменилось грустью. Хозяин не доставал намордника, без которого мне в транспорт нельзя. Мишка не торопился сменить шорты на походные штаны и влезть в свои любимые сапоги. Мамин синий купальник оставался нетронутым висеть в шкафу. Никто никого не подгонял, никто никуда не торопился. Хозяин всё время молчал. Он на меня почти не смотрел. Он был задумчив и выглядел немного виноватым. Время от времени он подходил к Маме и тихонько прикасался к её плечу, будто извиняясь за что-то. Но Мама молча отстранялась и продолжала возню с вещами. Потом она вышла на кухню, чтобы поставить чайник. Я пошёл следом. Я всегда иду следом, когда Мама направляется на кухню: вдруг перепадёт что-нибудь вкусненькое. Но сегодня Мама меня даже не заметила. Она сидела одна на табурете посреди кухни и выла. Она старалась быть тихой, чтобы никто не услышал. Но я видел, как рвётся из неё отчаянный крик, силится пробиться сквозь до боли, до скрежета сжатое в зубах кухонное полотенце. Как, не найдя выхода, раздирает её изнутри, вздувая вены на натянутой шее, бьётся в виски набатным пульсом и сбегает горькой солью по её щекам, ставшим пятнисто-красными. Она вдруг показалась мне такой маленькой и беззащитной – одна, раскачивающаяся на табурете с зажатым во рту криком. Наверное, Хозяин тоже почувствовал что-то. Он появился на пороге, на мгновение замер, а потом вдруг опустился к Маминым ногам, обнял её колени и уткнулся в них лицом. Плечи его дрогнули. Тогда я вышел. Я не должен видеть, как мой Хозяин плачет.

Конец ознакомительного фрагмента.