– Я тридцать лет в милиции отработал, в девяностых бандитов крышевал и без паспорта даже не разговариваю. Уходите! – заявил пожилой охранник.

– Полина – моя старшая дочка! – не моргнув глазом, соврала Марфа Кондратьевна. – Она мне с младшими помогает!

– Нет! – охранники дружно взялись за дубинки. – Пошли отсюда! Живо!

Ситуация начала накаляться.

– Пропустите! – Марфа Кондратьевна попробовала зайти с другой стороны. – Я многодетная мать! Я правозащитница!

– Вы всё равно опоздали! – сказал парень, нахмурившись.

– Убирайтесь отсюда! – рявкнул дядечка и помахал перед нами дубинкой.

– Как ты, плебей, только осмелился произнести подобное в присутствии Завоевателя?! – возмущенно вскричал раскрасневшийся Христофор. – Ты – смерд, а я – гроза океана. Я никого не боюсь! Получай, милицейская крыса! И он со всей мочи врезал ребристой подошвой сапога по лодыжке пожилому охраннику. От неожиданности оба охранники оторопели, а тот, что получил сапогом, скорчился и прошипел:

– Удавлю паскуду! Своими руками порешу!

– Да как вы смеете! Это ребенок! – пришел в негодование Лев Арнольдович.

В этот момент Аксинья схватила молодого охранника за плечи и, повалив на пол, начала душить.

– За мной! – скомандовала Марфа Кондратьевна и бросилась в лабиринты школьных коридоров.

Я, Ульяна, Христофор и Любомир в какой-то момент обогнали Тюку и помчались впереди, а за ней, ругаясь на чем свет стоит, несся Лев Арнольдович, таща за собой с упоением завывающую Аксинью.

Охранники кинулись следом, но в запутанных коридорах нас потеряли: мы с воспитанниками заскочили в подсобку, где не горело электричество. Дверь за нами захлопнулась. Мы лихорадочно стали искать другой выход, сдвинули пластиковую ширму и оказались на сцене, где разворачивалось театральное действо.

– Нельзя вкушать манящий грешный плод! Господь всевидящий немедленно настигнет! И будет кара! Кара всем грядет! – продекламировал смуглый Адам лет десяти.

Оробев от софитов, Любомир поскользнулся и, запутавшись в декоративном плюще райского сада, неуклюже свалился в зрительный зал. Детишки в партере довольно захохотали.

Сообразив, что произошла нелепая ошибка, я, Христофор и Ульяна попятились назад, к ширме, но тут, как назло, в подсобку влетела Тюка, а за ней Лев Арнольдович с Аксиньей. Оттого, что двигались они стремительно, а мы пятились им навстречу, произошло опасное столкновение: наша компания завертелась клубком и кувырком.

Зал взорвался аплодисментами.

Лев Арнольдович первым сумел вскочить на ноги и заголосил, не обращая внимания на зрителей:

– Вы опозорили отца! Позор вам! Позор!

– Что он сказал? Творца? – зашептались в зале. Маленькая белокурая Ева в розовой накидке растерялась, широко раскрыв голубые глаза и в ужасе схватившись за животик.

– Этот мужик с бородой – Бог! Он шибко разозлился, – с настоящим актерским мастерством подыграл нам юный Адам. – Настал для грешников час расплаты!

– Вон отсюда! Вон! – орал Лев Арнольдович с перекошенной физиономией и от досады топал ногами.

Марфа Кондратьевна, я, Христофор, Ульяна и Аксинья, согнувшись в три погибели, поползли со сцены.

– Браво! Браво! – раздавались голоса родителей, которые вместе с детьми пришли на спектакль. – Оригинальная постановка! Сильно!

В черной рясе к нам торопливым шагом приближался хмурый священник.

– Учитель! – признал его Христофор и заполз за чьи-то ноги.

Дети на сцене, которые играли херувимов и демонов, стояли с открытыми ртами, совершенно позабыв слова пьесы. Ева в смятении прижалась к Адаму. Лев Арнольдович театрально взмахнул рукой, потряс бородой и спрятался в подсобке. Зрители продолжали хлопать.

– Так и знал, что вы натворите дел! – недовольно забормотал священник.

– Извините, – сказала я. – Мы от школьной охраны убегали.

– Занавес! – громко произнес он.

Марфа Кондратьевна тщетно пыталась найти сумку, оброненную в суматохе.

– Знаю я эту семью, – кивнул мне батюшка. – Вы их помощница?

– Да.

– Святой вы человек. Пойдемте к столу, дети-то, скорее всего, голодные.

– Спасибо, – сказала я.

– Не буду вас ругать, вылезайте. – Священник вытащил Христофора и Любомира из-за кресел, где те прятались. И представился: – Меня отец Феофан зовут.

– Полина, – сказала я.

– Мы не виноваты, – начала выкручиваться Тюка. – Мы вовремя пришли, а охрана нас не пускала.

– Вы на два часа опоздали, пришли к концу спектакля, – перебил ее отец Феофан. – Стыдно! Стыдно, Марфа Кондратьевна!

Он показал жестом следовать за ним.

– Приглашаем откушать с нами! Столы накрыты! – звонкий женский голос раздался из комнаты, смежной с театральным залом.

– Матушка Елена зовет, – подсказал Христофор. – Жена отца Феофана.

Батюшка посадил нас за свой стол. Он отличался словоохотливостью и дружелюбием, а матушка Елена – властностью и строгостью. Они идеально дополняли друг друга. Матушка Елена, накладывая нам внушительные порции картофеля с топленым маслом и запеченную рыбу, громко произнесла: