Ну так вот, сидели мы на подоконнике, смотрели в окно, сморкались, обменивались впечатлениями. Так мирно начинался вечер. Но, понятно, что долго это продолжаться не могло.

Что происходит на семинарах молодых литераторов, равно как на совещаниях пожилых, после окончания болтовни, можно не уточнять. Естественно, все расползлись по номерам и – э-эх! понеслось! Где-то раньше, где-то позже – и вот докатилась волна и до нашего двадцать первого этажа. И представьте, мы-таки сорвали в этот вечер банк – в литературном то есть смысле. Вовка Г. уже сидел в гостях, потрясая иногороднее воображение астраханским фольклором: «…И толстый слой – накрыл – его – землей…». Мы присоединились к нему, то есть к Вовке. Ольга опять кого-то в себя влюбила, я же была полностью реабилитирована – мои стихи попали в струю. Кстати, как сказал нам с Ольгой руководитель нашей студии, интерес к женскому творчеству необязательно означает интерес к творчеству. Возможно, он сказал это из вредности. По-моему, саратовцы, с которыми судьба свела нашу банду – в смысле делегацию, – оценили именно творческое начало. Они были просто смяты, разбиты и дезорганизованы нашим дружным бурлесковым выступлением.

Еще там, в гостиничном номере, а потом в вагоне поезда, саратовцы загорелись мыслью пригласить нас в гости. Мало ли таких обещаний дается в гостиницах, поездах, на вокзалах и автобусных станциях? Ох, как немало! Поэтому, когда в наши недоступные простому смертному кабинеты Союза писателей от общества «Знание» пришло приглашение в Саратов – кого? кто такие? – удивились все: и мы, и мэтры. Но деваться-то им – в смысле, мэтрам – было, как любил говаривать Михаил Афанасьевич Булгаков, «натурально» некуда. Мы сорвали командировочные и скрылись в поволжских степях.

Мэтры опомнились только после нашего возвращения. Ха! Знали бы они, как нас встречали на саратовском вокзале! Огромный кумачовый транспарант с нашими именами колыхался над оркестром, забритым из музучилища друзьями-литераторами. Мы сделали им ручкой с высоты пешеходного моста, а народ кругом глядел и дивился.

Дома нас встречали без оркестра. Может, всё и затухло бы, если б не моя злополучная статья об этой поездке, опубликованная в «КаКашке», как в сокращении назывался орган местной молодежи «Комсомолец Каспия». Это была наглость, на которую мэтры не могли не среагировать. Вовка Г. манкировал вызовом на ковер, а я, девочка дисциплинированная, получила сполна. Собственно, обсуждение сводилось к одной, ясной как день, мысли: Ни-ни! Нишкни! Правда, вид у представительного собрания был несколько растерянный.

Эти две поездки кардинально изменили мое самоопределение. Из пассивной позиции ожидания оно перешло к позиции, не то чтобы активной, но всё-таки. Я осознала свою профпригодность, очень еще хрупкую, как прутик, высаженный в землю, но я уже верила, что когда-то подрастет мое деревце и доставит кому-то радость и утешение…

Надо сказать, что наш город никогда не был культурным центром. Будем честны, при наличии всего, что положено для развития культурных отраслей, размахом в этой сфере человеческой деятельности он никогда не отличался. Был он всегда центром торговым, коммерческим – купеческим отродясь центром.

Местоположение определило судьбу этих земель. Где ни встань, по одну сторону от тебя неизбежно будет присутствовать Азия, по другую – Европа. Махнешь рукой туда – Кавказ, махнешь сюда – Туркестан, а за морем – Персия.

А местные особенности экономического развития? В тундре неоткуда взяться бахчеводам, в горах – рыболовецким артелям, тайга – не лучшее место для выпаса овец, а соляные месторождения не возникнут на торфяниках. Нижнее Поволжье годилось для всех этих мирных натуральных производств в совокупности, и, сосредоточенные в одном месте, они не могли не способствовать процветанию торговли. Другими словами, любой город, возникший здесь, просто не мог не стать большим базаром, в который и через который везли и несли всё, что только можно вообразить.

В 1558 году Антоний Дженкинсон (в наше время его назвали бы Энтони), спускавшийся за какими-то своими английскими делами с купеческим караваном к Каспию, мог уже видеть на левом берегу деревянные стены нового города: «Июля 14, пройдя древнюю крепость, где была старая Астрахань с правой стороны, мы приехали в новую Астрахань, завоеванную нынешним русским царем».

На правом берегу Волги стоял город Хаджи-Тархан, основанный еще в золотоордынские времена и захваченный Тимуром, но впоследствии возродившийся. Ибн-Батту-та, арабский путешественник, побывавший в нем в начале ХIV века, писал: «Город этот получил название свое от тюркского Хаджи, одного из благочестивцев, поселившихся на этом месте. Султан отдал ему это место беспошлинно, и оно стало деревней; потом оно увеличилось и сделалось городом. Это один из лучших городов, с большими базарами, построенный на реке Итиль, которая одна из больших рек мира».

«Тархан» – слово, перешедшее из иранских языков в тюркские и означавшее привилегированное лицо, свободное от пошлин. Что касается превращения ««хаджи», казалось бы, в непохожее «ас», то, возможно, имело место постепенное изменение звучания: «адж», «ашт», «ас». Это косвенно подтверждается разными документами, где город называется то «Аштрахан», то «Аджитархан». Правда, некоторые исследователи считают, что речь тут шла о неких асах, потомках сарматских племен, которым Батый якобы выдал тарханную грамоту. Кто-то из исследователей пытался связать название города с торками: «аст» – низина у воды, «торк» – племя, «кан» – стоянка. Не будучи знатоком кыпчакских языков, я оставлю эту версию на суд читателя.

Русское завоевание было, можно сказать, номинальным, поскольку ничего похожего на взятие Казани в наших краях не было. Последний астраханский хан Дербиш-Али был, по сути, ставленником Москвы, уличенным в тайных переговорах с Крымом, за что, собственно, и последовало возмездие в лице воеводы Черемисинова с войском. Дербиш-Али, как и его предшественник и бывший противник Ямгурчей, бежал, оставив русским незащищенный город, а династические разборки в Ногайской Орде довершили дело. Россия, ставшая при Иване Грозном серьезной политической силой, подталкивала многих неуверенных в своей власти правителей и их наследников прибегать к ее покровительству, и ногаец Измаил, принявший сторону России против своего брата Юсуфа, сторонника Крыма, был весьма характерен для своей эпохи. Повоевав друг с другом, Измаил и дети погибшего Юсуфа в конце концов примирились, и с их помощью Дербиш-Али окончательно был изгнан с Нижней Волги. На этом, коротко говоря, дело о присоединении Астрахани и закончилось.