— У меня есть лошади. Хотелось бы напоить их тоже.

На сей раз девочка согласилась охотнее.

— Я люблю лошадей. У меня есть своя. — Она махнула на место, где наклонно стояло больше десятка локтевых костей, образуя то, что в детском воображении, вероятно, считалось загоном.

— Вот здесь.

— Можно взглянуть?

— Будь осторожна, тогда ничего не разрушишь.

Вэл поклялась вести себя как в музее. И в некотором смысле действительно чувствовала себя в нем. Творение девочки оказалось куда больше и амбициознее, чем выглядело из укрытия в скалах. Замок, эдакий зловещий шедевр с анфиладами комнат из берцовых и бедренных костей, занимал площадь, на которой могли бы встать две палатки. Части здания соединялись арочными галереями из многочисленных ребер; сложенные стопками челюсти вырастали в зубчатые башни. Внутри некоторых комнат виднелись крошечные кресла и столики, сделанные из фаланг.

— А здесь у меня гостиная, спальня и яма для трупов... — Девочка показала на неглубокое углубление в углу одной из комнат, заполненное мелкими костями. — А еще пыточные...

— А пыточные зачем?

— Чтобы мучить до смерти, разумеется, — ответила девочка, явно раздраженная глупостью Вэл.

Либо не уловив, либо попросту предпочтя не заметить тень ужаса в голосе собеседницы, малышка продолжала перечислять остальные места: двор с верблюжьими загонами, большую спальню для оргий, башню, как в Лондоне.

— Ты о лондонском Тауэре?

— Да.

— Была в нем?

— Давно.

Вэл удивилась. Она думала, что все дети Города в нем и родились.

— Кто привез тебя сюда?

— Мама.

Девочка возвратилась к работе и с помощью грязецемента прикрепила арку из пожелтевшего позвоночника к тазовой кости. На солнечном свету кости поблескивали, отбрасывая причудливые неровные тени.

— Как тебя зовут? — спросила Вэл.

— Рема.

— А меня Вэл. По-моему, замок вышел замечательный. Должно быть, на строительство ушла куча времени.

— Несколько недель.

— И все эти недели ты жила здесь?

— Угу.

— С... мамой? — спросила Вэл, хотя ее коробила сама мысль, что родители позволили бы ребенку бродить по этой суровой, кишащей стервятниками земле.

— Нет.

— Ты сказала, она тебя научила названиям костей.

Лицо ребенка приняло скорбное выражение.

— Это было давно.

— То есть ты одна?

Рема кивнула.

— Она меня не хочет. Говорит, что меня стыдится. Я редко ее вижу... только если нужно передать сообщение либо выполнить другую работу.

— К примеру?

— По-разному. Иногда Турок даже посылает меня за пределы Города, но я всегда должна возвращаться по его зову.

— Где сейчас твоя мама?

— Там. — Рема показала на одну из покосившихся, выбеленных солнцем и дождями комнат.

Вэл не поняла, то ли в ответе заключен некий скрытый смысл, то ли у Ремы просто нет матери, если не считать воображаемой. Не дожидаясь дальнейших расспросов, девочка показала на еще одну комнату и добавила:

— А я живу вот здесь.

— В воображении, — не подумав, сказала Вэл и тут же об этом пожалела.

Черные брови ребенка вытянулись в две толстые полосы. Лицо приобрело рассеянное, отстраненное выражение, как будто она смотрит из заднего окна поезда и Вэл становится все меньше и дальше.

— Нет, я здесь живу, — упрямо повторила она. Тут мое тайное место. Прихожу сюда, чтобы побыть одной.

— Понимаю, — солгала Вэл, не представлявшая, какое одиночество может быть глубже того, что и так испытывает этот ребенок в здешних провонявших смертью горах.

— Разве здесь больше никто не живет? Где остальные?

— Есть Яйц, но я его боюсь. Он так странно на меня смотрит. Да и другие тоже, но те меня не трогают. Не хотят трахаться с живыми.

Вэл содрогнулась от столь не по-детски трезвого и прозаичного понимания ситуации. Она колебалась, спросить или нет у Ремы о Маджиде, но девочку, похоже, ничуть не тревожила близость смерти и притянутые ей извращенцы.

— Где ты берешь кости? — решившись, продолжала Вэл.

— На кладбище.

— Значит, ты видишь тела?

— Иногда. Не сказать чтобы мне нравилось там ошиваться. Стервятники смотрят на меня такими же голодными взглядами, как Яйц.

С предельной осторожностью Вэл кратко описала Маджида.

— Мне бы хотелось узнать, жив ли он еще или... его притащили сюда.

— Почему тебя это волнует?

— Он мой друг.

— То есть ты с ним трахаешься.

Вэл передернуло. Не пристало детям так выражаться.

— Сказала же, он мой друг. Маджид рискнул собой ради меня. Если он здесь, то, вероятно, по моей вине. Так ты видела его?