Только от мыслей этих коротит где-то в грудине и воняет палёной плотью. Потому что она другая: становится нужна, как воздух, и каждое прикосновение к ней жизненно необходимо, и её потерянный взгляд, тихий голос меняют всё внутри него.

Ему так сильно хочется сломать её за то, что делает с ним. Она как маленький источник света, счастья и наивности, от которых его всегда воротило, а теперь невозможно и дня без этого прожить.

Она сводит его с ума. А ему это нравится.

Когда они оба начинают задыхаться, он всё же отрывается от её губ, подхватывает на руки и в несколько шагов доносит до кровати. Той самой кровати.

Опускается вместе с ней на прохладное на ощупь покрывало, улавливает еле различимый шёпот своего имени и замечает, как она шевелит набухшими после поцелуев губами и как подрагивают длинные чёрные ресницы. Её пальцы водят по его спине, гладят плечи, и он с жалостью думает о том, что поспешил и не снял рубашку. Хотя упирающиеся в грудь твёрдые соски чувствует даже сквозь ткань.

Её тело под ним кажется совсем невесомым, ускользающим, растворяющимся между покрытой испариной кожей и скомкавшимся постельным бельём. И он боится остаться без неё сейчас. И всегда.

Перехватывает её руки, сжимает запястья и заводит ей за голову, высвобождая рвущийся из груди гортанный рык. Так, оставляя ей на коже синяки от пальцев, он ненадолго возвращает себе обманчивое ощущение полного контроля.

А внутри всё дрожит от подходящего оргазма и заливистого смеха подсознания. Ведь он давно уже нихрена не контролирует, не в состоянии держать в привычном порядке собственные мысли, свои чувства, копошащиеся в грудине клубком червей, даже свой член, ещё с тех самых пор взявший принятие решений на себя.

Тугая воронка надвигающегося смерча захватывает его целиком, раскручивает и нещадно перемалывает, не оставляя ничего целого от прежнего самоуверенного циника, презирающего слабость и смеющегося над чужой глупостью. Он сам оказался глуп и настолько слаб, что не мог признаться в своей любви не только ей, а даже себе самому, до последнего надеясь, что пройдёт, забудется, образуется.

Но не прошло. И она лежит под ним почти голая, постанывает синхронно его движениям, и они оба совсем трезвы, что напрочь лишает их единственного достойного оправдания происходящему.

Она неторопливо целует его в основание шеи, потом осторожно прикусывает кожу, посасывает и облизывает этот маленький участок, тут же начинающий жечь как свежий ожог. Повторяет то же самое, что с ней делал он, и от этих простых движений у него внутри всё взрывается, разлетается на части и разливается по телу концентратом чистого блаженства.

Сил не осталось, чтобы попытаться подняться или перекатиться вбок, и он просто лежит на ней сверху, обмякнув и расслабившись, упирается лбом в покрывало и пряди разметавшихся волос. Дыхание хриплое, тяжёлое, и он чувствует, как судорожно поднимается и опускается её грудь, придавленная им к кровати.

Перед закрытыми глазами мерцают мириады звёзд, и он слегка улыбается, понимая, что наврал ей. И в этом городе их оказалось так просто увидеть.

После оргазма туман в его сознании начинает рассеиваться быстрее, чем хотелось бы. И тогда он понимает, что именно произошло. Понимает, что именно сделал, и от этого вмиг хочется удавиться. Ошибка за ошибкой, вот как можно описать всю его жизнь с тех самых пор, как в ней появилась она.

Он приподнимается на локтях и аккуратно слезает с неё, внимательно наблюдая за выражением лица. Взгляд мечется от зацелованных, чуть приоткрытых губ к алеющим засосам, возвращается к её глазам, именно в этот момент испуганно распахивающимся, будто она резко вынырнула из муторного сна. Нет сомнений: она всё поняла. Вспомнила, догадалась или почувствовала, как из неё начинает вытекать его сперма?

— Я схожу в аптеку, — спокойно произносит он, но в горле пересохло и голос неприятно хрипит. Копошится в куче скинутой на пол одежды, потому что их чёртовы брюки одинаково чёрные и сшиты из одинаковой ткани, и чтобы различить где чьи, приходится их поочерёдно поднимать, впустую тратя время.

Его раздражает повисшее в комнате гробовое молчание, прерываемое лишь шелестом одежды. Он понятия не имеет, что обычно делают в таких случаях. Извиняются? Это точно не для него. Делают вид, что так и было задумано? Тогда слишком поздно, потому что по его кислой мине она наверняка и сама уже всё поняла.

И стоило с таким пренебрежением отзываться о дураках, не умеющих себя контролировать, чтобы внезапно пополнить их ряды?

В её сторону он осознанно не смотрит. Краем глаза замечает, как она пытается прикрыться, подтягивая к себе уголок одеяла, и уже взявшись за ручку двери слышит что-то отдалённо напоминающее всхлип. Застывает на месте и прикрывает глаза, чувствуя, как сердце пропускает несколько ударов. Всё не должно быть так.

Но именно так и получается.

Выдыхает и выходит из комнаты, не оглядываясь. Быстро натягивает кроссовки, набрасывает на себя куртку и выскакивает в подъезд. Когда-то он считал, что воспользоваться дверью в её квартиру будет предательством. А теперь не понаслышке знал, что такое настоящее предательство, стягивающее шею невидимой удавкой вины.