Не успела Кэролайн ответить отцу, что у нее нет выбора, как заметила стоявшую на пороге леди Стаффорд. Интересно, поняла ли старая леди, о чем они говорили?

— Я послала тебе три приглашения в Мидлендс и трижды получила отказ. Послав четвертое, я решила приехать сама и узнать подлинную причину твоих отказов. Так в какие игры ты намерена играть с этим обворожительным русским князем? И почему он вернулся в Лондон? Приехал за тобой? Ваш роман продолжается?

Кэролайн вспыхнула. Джордж, застонав, уныло опустил голову.

— Вы подслушали разговор, не предназначенный для посторонних ушей, леди Стаффорд, — сказала Кэролайн.

— Да, подслушала, — ничуть не смутилась старая леди. — Но я не посторонняя. Почему у вас обоих такой унылый вид? А ты, — обратилась она к Кэролайн, — кажется, даже плакала? И когда же приедешь в Мидлендс?

— Я не приеду, потому что занята, — сердито буркнула Кэролайн.

— Занята? Чем? Играми с князем?

— Я пишу роман.

— Что за вздор! И это после блестящей сатиры Коппервилла! Что с тобой стряслось, девочка моя?

Старая леди решительно опустилась на кровать рядом с зятем. Это было так невероятно, что Кэролайн вытаращила глаза.

— Я обо всем догадалась, и очерки Коппервилла доставляли мне огромное удовольствие. Они остроумны и забавны, дорогая девочка. Но когда он описал нашу с тобой встречу, я подумала: что-то тут не так, и отправилась прямиком к главному редактору «Кроникл». Твой редактор не хотел давать мне никаких сведений, пока я не назвала твое имя. Он был потрясен, Кэролайн, узнав, что ты писала о себе и что ты моя внучка, — рассмеялась леди Стаффорд.

— Придется, наверное, серьезно поговорить с Тафтом.

— Странно, что с тех пор, как ты вернулась, Коппервилл ничего не напечатал, а ты вдруг начала писать роман. Что случилось? Князь разбил твое сердце? — Она вгляделась в лицо Кэролайн. — Судя по твоему виду, так оно и есть.

— Даже если это и так, вас это не касается. Тяжело опираясь на трость, старая леди поднялась.

— Я хочу помочь, — сказала она. — Но как мне это сделать, если я не знаю, что вас обоих тревожит.

Ах, как было бы хорошо рассказать обо всем мудрому верному человеку и облегчить душу! Но прошлое не осталось в прошлом. Кэролайн не могла его забыть.

— Не кажется ли вам, что вы несколько опоздали со своей помощью?

Эдит насторожилась:

— Что ты имеешь в виду?

— Разве не помните, как в один морозный день прогнали меня и мою мать? Вы не пожелали помочь нам тогда, и мы чуть не лишились дома и лавки, а моя мать вскоре умерла. И возможно, совсем не от воспаления легких.

Эдит побледнела как полотно.

— А если я теперь поняла, что была тогда упрямой, глупой, одинокой гордячкой? А если я сейчас хочу исправить ту ужасную ошибку? — глухо проговорила она.

Кэролайн метнулась к двери и выбежала из комнаты.

На этот раз Николас остановился в сент-джеймской гостинице, где он, его дочь, ее гувернантка, овдовевшая русская дворянка, и слуги занимали весь верхний этаж. Князь предполагал пробыть в Лондоне две недели. За это время, до отъезда в Бреслау, он надеялся урегулировать одно дело личного характера.

Дело это касалось Кэролайн.

Николас с пером в руке сидел за письменным столом в стиле Людовика XVI в роскошном меблированном кабинете, примыкавшем к городской спальне. Что должен написать человек в подобной ситуации? Может, начать с извинений? Или сразу признаться в своих чувствах? Он никогда еще ни о ком не тосковал так сильно, как о Кэролайн в течение последних двух с половиной месяцев. А что, если объясниться в любви и изложить свои намерения? Но князь боялся. Одно дело — понимать, что любовь — драгоценное чувство, от которого нельзя отказываться, когда Москва объята огнем и кругом хозяйничают французы, и совсем другое — теперь, когда сердце Кэролайн разбито. Ведь она испытала настоящее потрясение, увидев воскресшую из мертвых Мари-Элен. Впрочем, он тоже был потрясен.

Теперь Мари-Элен умерла. Случившееся оставило глубокие рубцы и шрамы не только на ее теле, но, главное, на психике. Она потеряла рассудок, но, разумеется, не в Твери. Однажды ночью, через месяц после своего возвращения в Петербург, княгиня во время грозы сбежала из дома в одной ночной сорочке. Ее тело нашли только через четыре дня.

Никто не знал, было ли это самоубийством, или она окончательно лишилась рассудка? Теперь это уже не имело значения. Важно было другое: князь понял, что не может жить без Кэролайн Браун. И был уверен, что она чувствует то же самое.

Внезапно он вспомнил о молодом Дэвисоне и о том, какие страдания выпали на долю Кэролайн, и ему стало не по себе.

Осторожно постучав в дверь, вошел его слуга.

— Ваше сиятельство, к вам пожаловала вдовствующая виконтесса Стаффордская.

Сердце у князя учащенно забилось. Он поднялся, опираясь на трость с серебряным набалдашником.

— Проси.

В кабинет вошла леди Стаффорд.

— Добрый день, князь.

Он, прихрамывая, приблизился к ней и поклонился.

— Рад видеть вас, леди Стаффорд. Садитесь, пожалуйста.