— А Евдокия Сергеевна не заметила долгого отсутствия мадемуазель, так как была поглощена тем, что происходило в саду, а в подобные моменты кажется, будто время летит очень быстро, — добавил Марсильяк. — Вдвоем они стали приводить хозяйку в чувство, тут из сада вернулись люди, потому что услышали второй выстрел, но мадемуазель рассказала крайне правдоподобную историю, и никто даже не заподозрил ее.

— Она заметила, что испачкала руки, и при первой же возможности вымыла их. Все шло прекрасно, никто ее не видел и никому в голову не могло прийти, что убийца и есть она. — Амалия покачала головой. — Однако для безумной девушка действовала на редкость обдуманно… Кажется, нам далеко не все известно.

— Полагаете, у нее все-таки были свои мотивы? — спросил следователь. — Но какие?

— Хотела бы я знать, — вздохнула баронесса.

Пока длилась их беседа по-русски, дочь хироманта переводила взгляд с лица Амалии на лицо Марсильяка, явно пытаясь понять, о чем они говорят.

— Если даже девушка в своем уме, — заметил следователь, — то ее защита все равно будет настаивать на невменяемости, чтобы смягчить приговор. И то, что она, по-видимому, лечилась у Ротена…

— Я не сумасшедшая! — внезапно произнесла Антуанетта. Ее голос прозвучал, как карканье вороны.

— Простите? — быстро проговорила Амалия.

— Я не сумасшедшая, — сердито повторила Антуанетта. — И вам не удастся это доказать!

Амалия пожала плечами.

— То, что вы лечились в Ментоне у доктора Ротена, говорит скорее об обратном. Может быть, вы не знали: месье занимается болезнями души, а не тела.

— Я не лечилась у него! — вспыхнула Антуанетта. Глаза ее угрожающе сверкнули, но Амалия только мило улыбнулась.

— К чему возражения, мадемуазель? Ваш адвокат приведет в суде необходимые бумаги, чтобы облегчить вашу участь. Произнесет несколько эффектных фраз о бедной сироте и состоянии аффекта, в котором она совершала преступление. Сейчас подобное в большой моде. Можете считать, что вам повезло.

Антуанетта схватилась за голову.

— Вы не понимаете, боже мой! Не хотите понять! — Ее губы кривились, в глазах стояли слезы. Марсильяк терпеливо ждал, что будет дальше. — Я убила ее, потому что она заслуживала смерти! Как только я пришла в этот дом и увидела ее самодовольное лицо… Я не могла оставить ее в живых! Никогда не думала, что буду кого-то ненавидеть так, как ее, но… — Девушка осеклась. Помолчала. Наконец тихо промолвила: — Я в жизни не ударила ни одно живое существо. И тем не менее не жалею о том, что сделала. Жаль только, что меня видел тот человек… адвокат. Я не хотела его убивать, клянусь вам! Но я не могла допустить, чтобы он выдал меня, поэтому мне пришлось выстрелить в него.

— Значит, по-вашему, графиня Толстая заслужила смерть? — спросила Амалия.

— Да.

— Почему?

Углы губ Антуанетты опустились. Но ей уже некуда было отступать.

— А вы как думаете? — бросила она.

— Я думаю, — очень спокойно заметила Амалия, — что одна женщина может так сильно ненавидеть другую женщину только из-за мужчины. Я права, не так ли?

Антуанетта усмехнулась.

— Да, вы умнее, чем кажетесь, — проговорила она с ожесточением. — Может быть, вам известно, как его звали?

— Возможно. Я даже могу вам сказать, какая у него была профессия. Он рисовал картины, не так ли?

В комнате наступило долгое молчание. Наконец Марсильяк поднялся с места, подошел к Соболеву и стал вполголоса что-то втолковывать ему. На Амалию следователь не смотрел.

— Значит, вы уже обо всем догадались, — устало промолвила Антуанетта. — Неважно, так даже лучше. Я столько времени носила свою боль в себе… — Она попыталась улыбнуться, но вышла лишь жалкая пародия на улыбку. — Вы понимаете меня?

— Может быть, — сказала Амалия.

Антуанетта кивнула и продолжила:

— Он был ваш соотечественник. Его звали Сорокин, Алеша Сорокин. Он был очень талантливый. В каждом его рисунке было видно, кем он станет очень, очень скоро. Я встретила его в Риме. Отца позвали, чтобы он гадал итальянскому королю, и я поехала с ним. Был какой-то вечер, знаете, где встречаются аристократы, художники, разные люди. И там я его увидела. Он плохо говорил по-французски. Вообще плохо знал языки и много жестикулировал. — Антуанетта показала, как именно жестикулировал Сорокин. — И он был очень, очень обаятельный — весь светился, знаете, таким хорошим внутренним светом, каким светятся только счастливые дети и очень талантливые люди, которые никому не завидуют. А он был именно талантливый и совсем не завистливый. И смеялся искренне, громко, чопорные дамы недовольно оглядывались на него. Но он был такой естественный, что и они начинали улыбаться вместе с ним.

Девушка говорила торопливо, почти захлебываясь, глотая концы фраз, и Амалии порой приходилось догадываться, что именно Антуанетта имеет в виду.

— И вы в него влюбились? — спросила баронесса.

Антуанетта вздохнула. Затем вновь заговорила, не ответив на вопрос:

— Мой отец гадал тогда многим, почти всем, но рука Алеши ему не понравилась. Он сказал, что тот умрет из-за женщины, и я услышала. Мне стало страшно, вдруг он умрет из-за меня, ведь мой отец никогда не ошибался, вы понимаете, никогда. И я решила, что надо выбросить его из головы, для его же блага.