Резкая боль от пощечины опалила мою скулу, а потом по глазам ударил яркий свет.

Я затихла, тяжело дыша и зажмурившись. Когда глаза привыкли к освещению, а сознание прояснилось, и паника чуть отступила, огляделась.

Я была права. Меня приковали цепью к стене, оставив на голом полу. Это был какой-то подвал или даже пещера. Каменные влажные стены, пыльный земляной пол и высокий потолок. По периметру были воткнуты факелы, которые сейчас горели, отбрасывая мрачные тени. Возле стены напротив меня, находился алтарь из белого, не когда чистого, камня. Сейчас же он был испещрен красными разводами и письменами на незнакомом мне языке. Тоже красными.

Когда я поняла, что это кровь, много крови, тошнота подкатила к горлу.

В дальнем углу приметила шевеление. Свет туда практически не доставал, но я узнала серую ткань толстовки. На тонкой подстилке, свернувшись в клубок и подложив ладошки под голову, спал уже знакомый мне мужчина. Серый Капюшон, словно собака ютился на своей тряпке, а внутренний голос с досадой заметил, что я даже такой чести не удостоилась. Но, больше всего меня волновал совершенно другой вопрос.

— Старый знакомый? — послышался с боку ехидный голос.

Повернув голову в ту сторону, увидела Федора, опирающегося о стену плечом, скрестив руки на груди. Парень не сводил с меня тяжёлого взгляда, будто изучая, а губы кривились в презрительной ухмылке.

— Ах, ты, хорёк переросток, — прохрипела я, неожиданно даже для себя, — Псина сутулая…

Ругательства сыпались из меня не переставая. Мне мог бы позавидовать хоть… да хоть кто. Я сама не ведала, что знаю такие выражения и не уверена, что смогла бы, потом повторить все, что выдала. Федор, если и опешил, то виду не подал. Не меняя выражения лица, он послушал меня с минуту и взмахнул рукой в мою сторону. Поток не иссяк, но звук пропал.

Я удивленно прикрыла рот.

— Как тебе мое временное убежище?

Медленно парень оттолкнулся от стены и не спеша подошёл к алтарю. Глядя при этом на помещение, словно видит впервые. На его вопрос я могла ответить. И я честно отвечала. Губы шевелились, но звук, так и не появился. Когда Федор засмеялся, сообразила, что он попросту надо мной издевается. Тоже мне шута нашел. Прицыкнув показательно, сжала губы.

— Да, ладно не обижайся, — усмехнулся Федор, присаживаясь на алтарь, — Я уверен, что у тебя в головке просто масса вопросов ко мне. И я могу позволить тебе их задать, но только, если пообещаешь быть хорошей девочкой.

Я вопросительно изогнула бровь.

— Не будешь кричать, — принялся объяснять парень, демонстративно загибая пальцы, — обзываться, проклинать, ну и все в этом духе. А, знаешь, девушке не пристало, так ругаться в принципе. Хочется сразу мылом рот помыть.

Думал, что мне станет стыдно. Перетопчешься, парнишка. Пожав плечами и громко фыркнув, показала не приличный жест. Федор вновь усмехнулся, покачав головой. Не много подумав, снова махнул рукой.

— Прошу, — великодушно разрешил Федор.

— Гад, — попробовала я, а потом на манер музыкальной расспевки продолжила, — убожествоооо, чудищеее, идиииот, им-по-тент.

А что, мне даже понравилось. Особенно, как с каждым моим подвыванием, красивое лицо перекашивалось, а глаза загорались яростью.

— Последний раз предупреждаю, — прошипел парень, сжимая кулаки.

— Ну, надо же, какой эстет, — издевалась я, пренебрежительно рассматривая Федора, — Должна же я была проверить вернулся голос или нет. Терпи.

Попробовала еще пару ругательств, но когда мое пение перекрыл зубной скрежет, замолчала.

— Ну, ладно, — прислонилась к стене спиной, — начинай.

— Что, — не понял Федя.

–  Молись и кайся, — пояснила я, как можно пафосней, — я слушаю.

С удовольствием отметила, что терпения у парня все меньше. Мы с минуту поиграли в гляделки. Федор боролся с собой. Ему хотелось, что бы последнее слово было за ним, но открыть сейчас рот, означало плясать под мою дудку.

Выбрав видимо из двух зол меньшее, Федя решил, все же уступить мне. И только приготовился вещать, как я прервала его, подняв руку в воздух.

— Прости, — вежливость наше все, — можно вопрос?

После общения со мной парню нужна будет новая челюсть.

Получив нервный кивок в знак согласия, с самым не зависимым видом спросила.

— А кормить будут? Кушать хочется.

Секунда тишины, в которой слышно, как паучок в углу плетет свою паутину и бессовестно ржет. А я смотрю и жду когда, у парня пар из ушей пойдет. Его можно понять. Такой злодей века, гроза мира, нагнал жути и интриги, а я не прониклась. Бяка такая.

Ну вот он и решил эту бяку, меня то есть, по стеночке размазать. В прямом смысле.