Глядя на безразличного к чужим страданиям одноглазого, в её голове сама собой произнеслась какая-то неизвестная ей фраза, которую ей не приходилось слышать ранее:

– Mamma mia, Mamma mia, let me go! Nothing really matters to me! Anyway, the wind blows…

О чём это?

Люся приготовилась к самому ужасному в её короткой жизни. Она смирилась с происходящим.

Вот сейчас одноглазый палач извлечёт из печи раскалённое ритуальное тавро SP-QR и прикоснется к её лбу, навеки оставив на нём этот знак.

Она закрыла на мгновение свои глаза, но в этот миг услышала какой-то потусторонний шум, который заставил её открыть свои уставшие очи: откуда-то сверху, чуть ли не на невидимом небесном лифте к ней явился сам Император Новой Византии мессир Алан Маск в пурпурно-алой тоге, на которой красовался золотой символ Тесла и непонятная для неё надпись Oxymocrone, и объявил ей Императорское помилование со стороны власти.

Тут же раздались оглушительные аплодисменты и чоканье серебряных потиров. Массовые празднества начались по всей метрополии.

Рядом с Императором гарцевали на гнедых жеребцах – Герцог Безос и серый кардинал Нового Мира Биль О’Правах.

– Прямо, всадники Апокалипсиса! – пронеслось в голове у шокированной от происходящего Люси, – как у Дюрера.

Кто такой Дюрер, она, конечно, не знала, но почему-то она произнесла именно это имя. Наверное, был серьёзный чувак, раз нарисовал такой ужас.

О блять, что за поворот, хоть плачь, хоть пой! То смерть, то рождение, одним словом, полный Бардо!

– Ты прощена! – надменно произнёс Алан Маск и тут же улетел на своей невидимой ракете в космические пространства.

Люсю освободили, и она отправилась восвояси (тоже не очень понятно, где географически находится это место, куда отправляются люди в состоянии своих вынужденных духовных поисков?), но, судя по всему, это всё-таки более выгодная трата своего времени и сил, нежели бесплодные поиски Кремля подшофе, как у того древнерусского алкаша.

Светало.

Люся шла как новорожденная, прыгая с одной тротуарной собянинской плитки на другую, лужковскую.

Москва была чиста и прекрасна, как непорочная невеста, в это весеннее утро.

На Трафальгарской площади гуляла какая-то пышная румынская свадьба, веселившаяся так громко, что даже было слышно у Бранденбургских ворот и галереи старых мастеров Цвингер в далёкой Саксонии.

Какой-то пьяный весельчак спрыгнул насмерть с парашютом с Эйфелевой башни, а перед Большим театром танцевал модный твист-хоп Ник Цискаридзе под песни из нового наноальбома группы «Rolling Stones» со странным названием «Gl"uck auf!». В те времена было модно всё называть по-немецки, особенно, после смерти короля fashion – Карла Лагерфельда.

Тут же невдалеке носатая баба била корытом своего ребенка. А молодая толстенькая мать терла хорошенькую девочку лицом о кирпичную стенку. Маленькая собачка, сломав тоненькую ножку, валялась на панели. Маленький мальчик ел из плевательницы какую-то гадость. У бакалейного магазина стояла очередь за сахаром. Бабы громко ругались и толкали друг друга кошелками.

– Это где-то уже было? – подумала Люся и не стала развивать эту мысль дальше, – ну его нахуй!

Однако, что же было ещё в Москве интересного в этот день?

На московском гранитном мавзолее – зиккурате вместо привычной миллионам древних паломников надписи «ЛЕНИН» красовалось эпическое пятибуквие «ИИСУС», выполненное в вольном нео-арабском стиле в виде готической вязи. Под именем пророка было мелко инкрустировано золотом – «Последний оплот».

На Патриарших, рядом с Сент-Джеймс-парком и станцией метро Alexanderplatz, седой и длиннобородый, как архимандрит, князь МихАлков снимал ремейк «Мастера и Маргариты» с Джонни Питтом и Ксенией Собчек, тем самым привлёкши огромное количество праздных зевак, в основном состоящих из таджиков и беглых западных немцев, которым пришлось покинуть свою страну из-за наплыва немилосердных арабов и цыган.

Люся нырнула в подвал первого попавшегося ей на пути круглосуточного магазина и купила шкалик коньяка из Кёнигсберга, который прямо на бетонной лестнице ввалила в себя, закусив шоколадкой с позитивным названием «Восторг».

Вечер переставал быть томным, ей все представлялось теперь в новом свете.

Она зашла в свой подъезд и поднялась к квартире, которую снимала у таджикского ландшафтного дизайнера, занимающегося облагораживанием внутренней территории Кремля.

На двери красовалось объявление с текстом на немецком языке -