Нерванов, выйдя на крыльцо, сладко потянулся, похрустел затекшими ото сна хрящами и сочленениями и, протяжно пукнув, негромко обратился к окружающему миру:

– Пустота снаружи, пустота внутри! Всё под солнцем – пустота! Да возрадуемся безмятежности нашего духа и силе просветления! Пустота пустот, всё – пустота! Намасте!

Нерванов был невозмутим и почти просветлен. Ничто и никто не могло вывести его из равновесия и ввергнуть в царство иллюзорного хаоса и мирских тревог. Так, по крайней мере, он думал.

На дворе махал метлой в коричневой, растянутой до невозможности, пидорке, местный дворник, татарин Камиль Сансаров.

Он пренебрежительно относился к Нерванову, считая того бездельником и слишком уж умным и при случае всегда пытался его чем-то задеть.

Вот и сейчас, бросив в направление Нерванова ком подсохшей грязи, дворник крикнул:

– Ну, что достиг своего просветления, мудак веганский?

Нерванов сделал три глубоких вдоха-выдоха и сказал сам себе:

– Пустота снаружи, пустота внутри! Всё – пустота! Я – невозмутим! Я – гранит, я – чайка…

И он сразу ощутил, как тенета иллюзии стали рассеиваться, и в просветах голубого неба показалось вечное сияние дхармакайи.

На дороге показался местный почтальон Федька Чмаров, немного чокнутый мужичонка лет сорока, но так, в общем-то, абсолютно безобидный.

Он мчался на своем скрипучем велосипеде и, проезжая мимо Нерванова, бросил тому прямо в лицо пачку газет.

– Бонжур, хуепутало!,-крикнул, уезжая, Чмаров.

– Всё – пустота! Всё – иллюзия! Всё – мара! Я – спокоен, я – неподвижен! Я – алмаз! Я – недосягаем для майи!

Сделав над собой невероятное усилие, он сконцентрировался исключительно на позитивных мыслях. Он заглянул в себя и погрузился в созерцание вечной пустоты.

Сосед Сивушкин пролез сквозь дыру в заборе и, натягивая на ходу растянутые и грязные треники, стал сразу просить у Нерванова червонец на опохмел.

– Пьянство губительно, Анатолий! Алкоголь превращает человека в обезьяну! Не дам на опохмел! Это гадко! Вы родитесь в мире асур!

– Да, пошел ты нахуй, педрило козлиное! – зло процедил сквозь зубы Сивушкин, плюя в лицо Нерванову.

Нерванов смахнул со щеки смачный харчок и спокойно сказал:

– Мир – это иллюзия! Это – Мара! Пустота снаружи, пустота внутри! Всё – пустота!

Тут со стороны показалась неразлучная парочка – Ботхин и Сатвин.

Они, покачиваясь из стороны в сторону словно тростник на ветру, несли удочки, ведро и какие-то ветки.

– Пошли бухать на пилораму, Нерванов! У нас есть «Зубровка» и «Агдам», -весело сказал добродушный и пьяненький Ботхин, – телок позовем сиськастых!

– Так не достичь просветления, друзья мои, хотя с пьяными случались весьма парадоксальные случаи, но я – традиционалист школы дзогчен, – ответил им Нерванов, – пьянство – это не выход из сансары, скорее, вход, и лишь только дух и интенсивная меди…

– Пошёл ты в пизду со своим дзогчен-мудоёбством!, – неделикатно оборвал его Сатвин.

– Я спокоен, чрезвычайно спокоен! Я – в сознании Будды! Я и есть само сознание Будды! Всё – пустота, всё – иллюзорность!

Так он погрузился в медитацию и обратил свой внутренний взгляд в сияние полнотной пустоты, лишь иногда прерываемый громким хрюканьем неразумного борова Реджинальда и кудахтаньем пестрых квочек-непоседок в хлеву.

Нерванов достиг такого небывалого и удивительного уровня концентрации, что в пустоте начал различать голубоватые проблески дхармакайи и перламутровое нежное сияние светло-голубой жемчужины.

Еще мгновение и его сознание готово было улететь в те сокровенные и бескрайние дали, где только просветленные могут ощутить и понять всё грандиозное величие сокрытой за покровом иллюзорной Мары всеосвобождающей Истины.

Еще мгновение и…

Тут кто-то резко и больно ущипнул Нерванова за шею и он, вернувшись в грубую реальность иллюзорного бытия, увидел перед собой жирное розовое лицо своей жены Любки.

– Опять пиздитируешь, мудаёб хренов? Поди-ка помои вылей из ведра, да борова покорми, бездельник!

Нерванова в этот миг будто бы пронзила некая молния, пронесшаяся со скоростью зубной боли от высшей чакры сахасрары до муладхары, нарушив своим внезапным вторжением сладкий вековой сон мифического змея Кундалини в его тайной обители.

Нерванов почувствовал, что в нем вскипает и поднимается что-то непознанное, подобное гигантским волнам-цунами, рвущимся навстречу небесам.

Он сначала хотел сказать что-то про пустоту в пустоте, потом, про пустоту в полноте и иллюзорность всего сущего и несущего, но неожиданно для самого себя и учения дзогчен, схватил Любку за толстый локоть, развернул ее лицом к огороду и со всей сверх буддистской силой пизданул ей ногой по колыхающейся, словно говяжий студень, жирной жопе.