– Трина, ты же знаешь, что я не умею готовить. Дай-ка топор.

Поколебавшись, Трина отдала ему топор. После того, как он сделал несколько умелых ударов, она ушла прочь. И она сготовила ему превосходный обед. Он плотно поел и снова отправился к дровянику. На следующий день после завтрака он снова отправился туда и рубил бревно за бревном. Вернувшись на обед, он не нашёл Трины, а холодный обед ждал его на столе. Он заглянул в сарай. Упряжки на месте не было.

– Вот те на, - сказал он себе.
– Она ушла от меня.

Но на закате солнца она подъехала к дому, распрягла коней и поставила из в сарай. Она вошла в гостиную, где, тоскуя, сидел Пит. Он вздрогнул.

– Это ещё что такое?

На ней была ярко-красная блузка с отделкой старым золотом, похожая на шлем шляпка, тоже ярко-красного цвета, с огромным голубым пером и юбка, которую в те времена называли шотландской.

– Где ты взяла эти одежды?

– В Су-Сити.

– Да ни одна американка не будет носить такого платья.

– Потому-то оно и досталось мне по дешёвке.

– По дешёвке? Но у тебя ведь совсем не было денег.

– Я продала свои серёжки. Они мне ни к чему. Я не могла их носить. Они были мамины. Но и мама не носила их. Она получила их от своей бабушки, муж которой был большим человеком. Она была богатой женщиной и могла позволить себе носить их. Моя же мать была бедной, и я тоже.

– И сколько же тебе дал за них ювелир?

– Двести долларов.

– Двести?

– Да. Ты помнишь маленькие яркие камушки? Это бриллианты.

Я израсходовала совсем немного денег себе на платье. И ещё осталось достаточно на любую одежду тебе.

– Я не трону этих денег.

– Хорошо. Но видишь ли, это платье мне не совсем впору.

Продавец сказал, что если я подожду, то он подыщет швею и подгонит его, но я ответила, что мой муж сделает это лучше.

– Но я же не дамский портной.

Пит встал и обошёл её вокруг, глядя на платье глазами мастера. Достал из печки кусочек угля и сделал какие-то таинственные метки на жакете, велел ей снять его и пометил что-то на юбке. Затем он осмотрел подол.

– Юбка слишком коротка, а отворот подола слишком узок.

– Да, поэтому я взяла вот этот миленький отрез темно-синей ткани, чтобы надставить.

Пит хмыкнул. Но наутро взялся переделывать платье. Работал он быстро, и к середине дня можно было делать примерку. Он смотрел на неё в новом платье со всё возрастающим удовлетворением.

– Тебе надо поправить причёску. Она у тебя похожа на гнездо какой-то большой птицы. Садись, сейчас сделаю.

– Ты сделаешь мне причёску?

– Я полгода служил у парикмахера. Женщины часто заходили сделать себе причёску.

Он расчесал ей волосы. Какие они длинные, и густые, и мягкие! Он всегда считал, что волосы у неё льняного цвета. Теперь же увидел, что в них много золотых прядок.

Он заплёл две толстых длинных косы и уложил их на голове короной так, что она покрывала всю голову до самой шеи.

– А теперь, давай-ка посмотрим шляпу. Он вынул перо, которое свисало сзади шляпы, вставил его сбоку, изменил залом и надел шляпу на голову Трине. Отступил назад, чтобы лучше видеть.

Красный цвет шляпы и жакета отдавал алым отсветом у неё на щеках, от которого очень выигрывала голубизна её глаз, которые теперь были на одном уровне с его глазами и смотрели в них. Пит почувствовал, как у него сдавило горло. Такая роскошная женщина, а теперь он её потерял.

Как будто прочитав его мысли, Трина ступила вперёд и обвила его своими мягкими теплыми руками. Поцеловала его. У него помутилось в глазах. Она поцеловала его ещё раз и ещё крепче обняла. Голова у него закружилась. Что стоили горы унижений в сравнении с этим? Он робко поцеловал её. Она решительно откликнулась.

Джесси открыл дверь и вошёл со взятой взаймы пилой. Но они не слышали его. Они не заметили порыва морозного воздуха, от которого бешено заплясало перо на шляпке Трины. Они не услышали бы и выстрела из ружья. Джесси поставил пилу в угол неподалёку от двери и вернулся к своей повозке.

– Чудно всё-таки всё в этом мире, - сказал он сам себе.

Вот так и закончилась эпопея Битвы дикой индюшки, не так ли? Да нет. Всем известно про ребёнка, который узнав о том, что Вильгельм Телль сбил стрелой яблоко с головы своего сына, спросил: "И кому же досталось яблоко?" Я не был тем ребёнком, но вполне мог бы им быть. И никак не могу закончить рассказ там, где ему следовало бы кончиться, так как мне нравятся только жизненные истории, а жизнь, как-никак, всё продолжается.

Моё рожденье случилось лет двадцать спустя после Битвы дикой индюшки, и прошло ещё лет пятнадцать, прежде чем я стал понимать толк в фольклоре нашего края.