Память об этом обеде и сопутствующих ему событиях всё ещё была жива, главным образом в таких поговорках среди женщин, что, если хочешь вновь разжечь любовь мужа, то надо сбить его с ног, отвалтузить что есть мочи и затем предстать перед ним в изумительном новом платье.

Джесси, теперь уже дедушка Джесси, по-прежнему жил в своём старом домишке. Это был благодушный старик с длинными шелковистыми седыми волосами и бакенбардами.

Он так и не научился читать, и может быть поэтому память его стала галереей гравюр, где ни одно слово не изменилось. Я слыхал, как он рассказывал историю о том, что он называл битвой дикой индюшки три раза, при этом не было ни малейших вариаций.

Был сезон молотьбы. Соседи объединяли силы в это время для такой работы, и я, крепкий пятнадцатилетний парень, следовал за молотилкой от соседа к соседу. Моё дело состояло в том, чтобы держать мешок для весовщика. Это была одна из тех работ, где подросток мог делать то же, что и взрослый.

В тот раз мы молотили долю дедушки Джесси. Как это было принято во время молотьбы, мы сидели на мешках в кругу после обеда, и мужики рассказывали всякие истории. Кто-то попросил дедушку Джесси рассказать историю Битвы дикой индюшки.

Это была буквально та же история, что я слышал раньше.

– Дедушка Джесси, - спросил я.
– А что стало с индюшкой? Она что, досталась собакам?

– Ну не-ет. После того, как я узнал, что Пит с Триной помирились, я пошёл к ним и сказал: "Пит, вы с Триной ведь не съели же всю индюшку? Я провёл так много холодных дней, пытаясь добыть её, что теперь мне кажется, у меня есть право хоть на маленький кусочек."

– Она совсем замёрзла, - ответил Пит.

– Прекрасно. Доставай топор и отруби мне кусочек. Я поставлю его в печь, и получится ничуть не хуже свежей. Даже лучше. Мясо от мороза становится ещё нежнее.

Пит не очень-то обрадовался такому обороту, но достал топор и пилу и с первого же удара отрубил ногу вместе с коленном - мяса там хватило бы на целую семью.

– Пит, - снова сказал я, - Трина ведь наверняка положила внутрь какой-нибудь приправы. Давай распилим тушку пополам, а я отколю кусочек топором.

Пит слегка поёжился. Я схватил пилу, но он отобрал её у меня и распилил птицу сам. Лучшей приправы едать мне не приходилось, она была из хлеба и пряностей, какой-то зелени, на вкус похожей на лук. Боб Макгрегор сказал мне, после того, как получил свою порцию, что это был лук-порей. У них на родине он растёт в каждом огороде.

– Я знал наверняка, Пит посчитал, что Трина не выпотрошила индюка. Вот почему я заставил его распилить тушку. То, что он увидел, немного взбодрило его.

Я рассказал об этом остальным, и они все пришли и получили по куску. Трина испекла нам новый пирог, а Пит принёс новый кувшин того прекрасного напитка, который он называл мюд.

– Почему они уехали из Небраски, - спросил я, - и куда?

– Об этом ты лучше спроси у своего отца. Он приехал сюда той же весной, как они уехали. Он был на распродаже их имущества и купил ту самую поперечную пилу, о которой я рассказывал. Отец твой довольно близко познакомился с ними. Он ведь умел разговаривать на том же наречии, что и они, по-шведски или что-то в этом роде.

– Папа, - спросил я в тот же вечер, - дедушка Джесси говорит, что ты был знаком с семьёй Норски, и можешь рассказать, почему они съехали и куда.

– Я был знаком с ними немного. Они уехали через месяц после того, как я приехал сюда. Уехали потому, что жена Пита хотела переселиться куда-нибудь в город, чтобы определить детей в хорошую школу. Школа у нас и теперь не очень-то хорошая, а тогда они были ещё хуже.

– Сколько у них было детей?

– Два мальчика и девочка.

– А ты знаешь, куда они уехали?

– Куда-то на тихоокеанское побережье.

– Дедушка Джесси говорит, что ты купил пилу у них на распродаже.

– Да, это была лучшая пила в округе, да она и сейчас такая. Пит научил меня как с ней обращаться.

Вот и всё, что мне удалось разузнать от отца.

Пятьдесят лет спустя мне пришлось побывать на тихоокеанском побережье. Я устроился на ночь в одной из гостиниц Сиэтла и коротал время за вечерней газетой. На глаза мне попался некролог, занимавший две трети колонки. Доктор Хьялмар Норски. Неужели это Пит? Нет, он не мог прожить столько лет. Я пробежал глазами колонку. Родился в Небраске неподалёку от города Омади.

Надо же, это ведь город, где мои родители получали почту в годы около моего рождения. Позднее Миссури обрушила всю свою ярость на этот город, подрезала всю его территорию, превратила его улицы и переулки в ил, который затем разбросала по берегу Айовы. Я посмотрел дату рождения. Это былогод спустя после Битвы дикой индюшки. Хьялмар Норски был врачом с гораздо более чем местной репутацией, его глубоко уважали и любили не только пациенты, но и вся округа. У него остался брат, президент большой деревообрабатывающей компании, и сестра, которая уже была на пенсии после долгой и блестящей службы в качестве директора школы.