Людо-то через час остыл, а вот я целый месяц с ним не разговаривала и игнорировала лишние куски хлеба, равно как горсти свежих ягод в подоле и даже новый гребень. Но в глубине души чувствовала, что он был прав. Мне не следовало спрашивать. Зато весь месяц Людо был только мой, ни разу не отлучился. Ради этого стоило спросить…

Позже я, конечно, узнала, что так простонародье развлекается и заводит детей. И что надо соблюдать осторожность, чтобы не приняли за одну из них…

Рассказ леди Йосы не только восполнил имеющиеся пробелы, но и ошеломил: неужели все? Я не могла примерить такое поведение к родителям, например, или их высокородным приятелям. Вспомнив отлучки Людо, помрачнела: подтвердилось то, о чем я и так в общем-то давно догадалась. Но как от этого можно получать удовольствие? И что значит «я сама захочу»? А дети точно по-другому не могут появиться, например, от большого желания или горячей молитвы? Нет, смеялась леди Йоса, только так. Поэтому нужно пользоваться специальным травами, если не хочешь понести. Я все равно до конца ей не поверила. Наверняка, есть другой способ, и она специально поддразнивает, либо просто не знает о нем. Я хотела спросить ещё о чем-то, но тут её настроение резко переменилось. Она словно бы впервые заметила, как близко мы сидим, и отодвинулась, а потом и вовсе пересела обратно к вдове. Веселья как не бывало.

— А вообще забудьте все, что я сейчас рассказала, — резко бросила она. — Не приведи Праматерь, его величеству понравится — ещё станет докучать мне потом каждую ночь. Так что просто лежите и, сцепив зубы, терпите. Покорность, а вовсе не невинность — главная добродетель женщины, если верить моей матери. Невинность — всего лишь товар.

Она отвернулась к окну и подарила мне целый час тишины.

На стоянке Йоса поручила перекидышу зашить платье, которое сама же тайком и порвала. Наряд потом придётся выбросить: шьет девушка будто двумя левыми ногами. Вдова тем временем кряхтела, втирая целебное снадобье в распухшие суставы.

— Пожалуй, пройдусь немного перед сном, — беззаботно обронила Йоса, откидывая полог шатра. — Нынче дивная ночь.

Девушка подняла голову от шитья, провожая её темным взглядом, но промолчала. Никогда не поймешь, о чем думает. Выполняет все поручения, но иногда кажется, что вместо «слушаюсь, ваше величество» сожмет пальцы на горле. Есть в ней что-то дикое и неуправляемое. В них обоих это есть… Но то, что отталкивает в женщинах, нередко привлекает в мужчинах.

Кухарка скоблила песком днище котла. Йоса велела ей отвлечься и собрать, что нужно. Та бросилась выполнять. Забрав готовый сверток, Йоса обогнула крайнюю палатку и очутилась на небольшом участке между лагерем и лесом.

Юноша был там. Смазывал коню натертые подпругой бока. Животное ему нравилось, Йоса это ясно видела.

— Можете оставить коня себе.

Он полуобернул голову, неопределенно повел плечом и снова отвернулся.

— Он ведь вам нравится?

Ещё одно неопределенное пожатие.

— Как его назвали?

— Торф.

— А вас мне как называть? Людовик?

— Людо.

— Это полное имя?

— Да.

Рука скользила по шкуре, оставляя жирные дорожки мази.

Йосу начал раздражать этот разговор. Не так она себе его представляла. На неё обычно глазели, а не отворачивались, тем более, когда она давала себе труд так тщательно готовиться к встрече.

— За ужином вы не притронулись к окороку, — сказала она резче, чем собиралась. — Эдак кухарка обидится, решив, что вы брезгуете. Вот, я принесла, попробуйте. — Она протянула сверток из промасленного пергамента.

— Положите туда. — Он кивнул на плоский камень под дубом, на нижней ветке которого висела седельная сумка.

Йоса едва удержалась, чтобы не швырнуть окорок ему в спину. Вместо этого топнула ногой и сказала высоким звенящим от гнева голосом.

— Смотрите на меня, когда я с вами разговариваю!

Рука на боку коня замерла. Юноша неторопливо отставил мазь, так же спокойно вытер пальцы, повернулся и ни слова не говоря двинулся на неё.

Йоса думала, он остановится через пару шагов и, когда этого не произошло, попятилась, невольно покосившись на лагерь. Часовые совсем близко… стоит крикнуть, и кто-нибудь обязательно прибежит. Ей ничего не грозит! О том, что можно попросту не успеть крикнуть, она в тот момент не подумала.

Отступала, пока не уткнулась спиной в дерево. Юноша упер ладони в ствол по обе стороны от её лица и наклонился непозволительно близко:

— Так смотреть?

Дыхание щекотнуло щеку. Йоса ничего не ответила. Сердце колотилось где-то в горле, грудь часто вздымалась. К страху примешивались любопытство и возбуждение.

Он протянул руку, заставив её ещё сильнее вжаться в кору, хмыкнул, заметив, как она дернулась, пошарил в висевшей на суку сумке и извлек блеснувший лезвием нож. Вот теперь самое время было кричать, но язык присох к небу. Прежде чем Йоса успела издать хоть звук, он забрал окорок, который она все это время, забывшись, прижимала к груди, отрезал ломтик, наколол ножом и с лязгом снял зубами.