Федор Добужинский – муж Таисии (Аси), сестры Серафимы Васильевны, дядя известного художника М. В. Добужинского

Рассказывали о его любви к Анне Ивановне – красивой молодой стройной девушке, ученице Академии художеств. Рассказывали, как он полз по длинному светлому коридору, в конце которого она жила, как он умолял, чтобы она согласилась на хлопоты о разводе, действительно, он получил развод быстро и без всяких хлопот для Анны Ивановны. Тут наши гребцы запели:

А Дмитрий Петрович —

Тогда Егор Егорович поднял свое весло и крикнул:

– Если будете мешать правильному пению, то веслом тресну певца по голове со всего размаха, и сам черт его потом не узнает.

Пошло, наконец, правильное пение. Но наш лодочник заявил:

– Ваша Сарочка что-то очень разговориста: только и слышишь – наш Дмитрий Иванович, наш Дмитрий Иванович. А вчера ездила со мной и со своим другом Феденькой по Фонтанке. Садились они у Цепного моста. Ой, сколько плакала Сарочка со своим Феденькой.

Все расхохотались:

– Этого Феденьку провожала вчера вся наша компания. Он привез больную жену, сестру Сары Васильевны, устроил ее в больницу, а сам по службе был отправлен на юг. Сара Васильевна должна была остаться при больной, чтобы навещать ее и утешать. Вот для утешения Сарочку и водили на лекцию Дмитрия Ивановича.

– А прежде всего, лодочник, – сказала я, – снимай шапку и мы вместе перекрестимся и поблагодарим бога за то, что Дмитрий Иванович прославил нашу Родину.

Когда сестра моя выписалась из клиники, то вся дружеская компания побывала в Петергофе, где жила теперь сестра у отца своего мужа, важного генерала. Один из компании, Н. С. Терский26, решился зайти со мной к этому генералу, жившему в роскошной даче. Дочь генерала с завистью глядела, как после прощания с сестрой окружила меня наша веселая компания. Встретив нас на прогулке в парке, дочка не удержалась, чтобы не сказать мне: «Как вам весело!»

Серафима Карчевская. 1879 г.

Через день я уехала домой. Провожали меня все друзья. Причем Иван Петрович просил разрешения писать мне, не требуя ответов, а полагаясь на мою известную всем доброту.

Вот его письма.

1879 г. VI-26. № 1

«Попался»

Еженедельное издание случайного происхождения, неопределенного направления с трудно предвиденной будущностью

Объяснение редакции с единственной читательницею

Берясь за перо (вы знаете какое, моя Единственная читательница), Редакция «Попался», то чешет себя за ухом, то посвистывает на хорошо известном вам инструменте (перед своим отъездом я подарила всем своим друзьям вставочки со свистком). Короче, всячески обнаруживаешь недоумение. Шутовщина или дело; враль или правда; фразы или серьезное слово – вот вопрос, который гнетет начинающую редакцию «Попался». Она решает вопрос вот уже пять минут. Столько пропето, исполнено арий на свистульке, а ответа все нет, как нет… Так как же?.. Опять арии…

Ура! Победа!..

Дело ясно, неверно поставлен вопрос. Это все равно, что спросить: жаркого или горячего? Очевидно, настоящий обед состоит из того и другого. «Попался», как газета, как отражение жизни, будет тем, что есть сама жизнь: серьезная дума, смех, радость, горе, отдых и т. д. Смех придет, когда ему вздумается, а наперед говорить о нем нечего: он – причудливое дитя минуты. Серьезное дело допускает, даже требует всяческих предисловий.

Вы, моя дорогая Читательница, – молодость. «Попался» рассчитывает воспользоваться этим обстоятельством. В переписке с вами, то напрягая память, то смотря на вас, он проведет перед своей мыслью свои молодые годы и сделает это недаром. Припомнит прошлое для того, чтобы снова не позабывать самому и, может быть, для того, чтобы научить других забывать о нем. Он жил уже порядочно, понимал, может быть, больше, чем следует, в себе и в других и пришел к следующему неискоренимому убеждению: только молодости принадлежат истинные чувства и истинный вкус к жизни, только в ней человек всего более походит на человека, вся остальная жизнь есть какое-то систематическое, безобразное, возмутительное изувечение человеческой природы. Человека как будто окармливают каким-то ядом и, потерявши сознание, он начинает все делать наперекор его истинным потребностям, его истинному счастью.

В молодые годы человек живет жизнью мысли: он хочет все знать, надо всем останавливается. Усиленно читает, спорит, пишет, он ищет бури и ненастья мысли, но и трепещет временами от радости познания решения отгадки, и главное, он чувствует, что это и есть суть жизни, что не будь этого, не стоит и жить.

В молодые годы человек любит той живой и широкой любовью, какой любили христы и другие, той любовью, которая не понимает, как можно наслаждаться, когда около тебя страдают, которая только тогда наполняет душу пьяным восторгом, когда вольная жизнь увлекает вперед в те золотые времена, когда все – правда. И этих минут не стоят те мелочные радости вместе со всей остальной жизнью.