– А на сколько ты оформил аренду мотоцикла?

– На два дня.

– Вот и чудненько, – Суворин потушил сигарету и бросил ее в урну. – А теперь спать.

Он взглянул на часы:

– Сейчас восемь тридцать. Как следует отдохни. В час ночи я жду тебя на Wassmannsdorfer Chaussee 21. А где ты остановился?

– В сороковом.

– А я в тридцатом. Это ж второй этаж?

– Так точно. У меня аллергия. Так представляешь, каково было мое изумление, когда я узнал, что в отеле есть номера для аллергиков?

– А что в нем особенного?

– Да вроде какими-то антиаллергенами обработан; все покрытия в нем и мебель в таком же духе.

– Ну и как ты там себя чувствуешь?

– Да я там всего ночь спал. Вроде все нормально.

– Ладно, – кивнул головой Панкрат. – У тебя есть четыре часа на сон. Используй их на все сто процентов.

Они ударили по рукам, и через пару минут мотоцикл Суворина и «хонда» Апраксина уже несли их в сторону отеля.

Отель «Al Koenigshof» находился в современном здании с садом на крыше и насквозь пропитанном духом вольного космополитизма.

Второй этаж в отеле, судя по ряду многочисленных дверей, был более демократичным, чем первый. Здесь мужчины расстались. Апраксин, пожав Суворину руку, пошел в свой номер, напичканный антиаллергенами. А Суворин – в свой. В его номере преобладал футуристический стиль. Небольшая комната с наружной стеной, представляющей одно сплошное окно, закрытое жалюзи, тем не менее была очень уютной. В центре стояла огромная кровать, на которую он еще утром бросил свой чемодан. За ее изголовьем, за стеклянной перегородкой, был душ. Свет включался прикосновением к зеркальному пятну, напыленному на стекло. На стенах висели два светильника со встроенными вентиляторами, которые раздували накрывающие их светящиеся купола.

– Креатив, – пробормотал Суворин, «заказывая» температуру воды нажатием кнопки на специальном датчике возле душа. – Озвереть можно.

Всунув после душа ноги в черные махровые тапочки и укутавшись в такой же махровый халат, он убрал чемодан с постели и забрался под легкое одеяло, серьезно задумавшись, как выглядят антиаллергенные тапочки в номере Апраксина.

На отдых у него было несколько часов.

В этот же самый день Отто Шнейдер выбрал на обед телячьи котлеты, дичь и кровяные колбаски с лисичками. Он любил простую немецкую кухню в чистом ее виде, без всяких подозрительных «ноу-хау». В ресторане «Мишлен» его хорошо знали и знали, как угодить. Ведь Шнейдер никогда не был скупердяем. И всегда оставлял после своих визитов приятные ощущения, которые могли вызывать только хрустящие купюры.

Да. Отто Шнейдер знал, где нельзя скупиться. Ведь кислотно-щелочной баланс не могла восстановить ни одна купюра, даже самого крупного достоинства. Об этом он любил порассуждать вслух за обедом, приятно похохатывая и давая этим понять окружающим его официантам, что ко всему относится с чувством юмора. Обычно его внимательно слушали и приятно улыбались. А иногда к Отто выходил сам шеф-повар, чтобы спросить, достаточно ли прожарена дичь, не суховата ли. В этот момент ощущение своей значимости у Шнейдера возрастало настолько, что он засовывал повару в карман белоснежной куртки неприлично крупную купюру. Это вызывало легкий упрек последнего, выражавшийся в комичной угрозе пальцем. Но Шнейдер демократично постукивал повара по плечу, и все «обходилось».

Сегодня он заключил отличную сделку и был очень доволен. Дела, если не считать «казуса» с медальоном в России, в общем-то шли неплохо. Более того, Отто был уверен, что рано или поздно он получит «Анэс». И главным было то, что дело удалось замять «малыми деньгами» и без особых проблем.

Отто был доволен и решил, что имеет полное право расслабиться за обедом. Побыть одному, без компаньонов и приятелей. Ему нравились эти моменты, когда он обедал один, а вокруг него крутился целый штат официантов. Обслуга «Мишлена» знала эту его слабость и с особым, всегда вознаграждаемым усердием потакала ему.

Шнейдера считали чудаком. Почти все знали, что он – меценат, который тщательно скрывает это. Огромное количество начинающих поэтов и художников пытались попасть в «поле его зрения». Но для этого им, как правило, не хватало таланта.

На самом деле Отто Шнейдер был аферистом. Долгое время он держался на плаву и имел неподмоченную репутацию, потому что работал только в «белых перчатках», имея при себе целый штат рядовых исполнителей, людей, в основном талантливых и разбогатевших с его легкой руки. Так что с этой точки зрения, возможно, его и можно было назвать меценатом.

Этот элегантно одетый высокий мужчина нордического типа производил впечатление надежного, добропорядочного и при этом весьма добродушного человека.

У него была жена, помешанная на собственной красоте и сделавшая к сорока годам двенадцать пластических операций. В отличие от Отто, который любил говорить: «Странно ощущать, что у всех есть проблемы, а у меня нет», у нее была одна проблема. Этой проблемой были руки, которые, несмотря на то что их каждую ночь запаковывали в перчатки со специальными средствами, выдавали хозяйку настолько, что иногда она в полном отчаянии грозилась отрубить их. А последнее время то ли от постоянных масок, то ли от возраста к ним прицепился артрит.