Шрифт:
– Тихо! – шепнул ей голос брата Киприана.
Мадленка только и могла, что коротко кивнуть. Толпа валила мимо кузницы, и до Мадленки доносились отдельные голоса:
– Однако жаркая сеча была!
– Да, и посмотреть не жалко.
– Экая духота: к дождю, верно!
– Не накликай, дурак!
– Как ты думаешь: будет дождь или не нет?
– Может, будет, а может, и нет: бес его знает.
– Так он что, крестоносец?
– Крестоносец, знамо дело!
– Пойдешь смотреть, как его казнить будут?
– А то! Думаешь, на кол посадят?
– Нехорошо, он же рыцарь все-таки.
– Ха! А в Белом замке вон не побоялись.
– Ну и где они теперь? А ведь их он порешил, голубчик.
– Нет, наверное, голову отрубят и концы в воду.
– Езус-Мария, не задавите! Куда прешь, рожа наглая?
– На себя посмотри, образина несчастная!
– Тьфу на тебя!
– А рыжая та что?
– Рыжая она рыжая и есть: не потемнеет!
– Ха-ха-ха!
– Судить будут, уж точно.
– Да какой суд!
– Ребенка потеряла, ребенка! Ой, батюшки! Не видели, люди добрые? Вот такого росточка…
– Могу сделать другого, коли захочешь.
– Ишь, чего вздумал! Да чтоб у тебя все отсохло и отвалилось, чтоб ты сдох без христианского погребения, чтоб тебя…
– Эка заладила, право слово…
Киприан из Кельна наконец отпустил Мадленку, и она повернулась к нему лицом. Второго монаха она вспомнила сразу же: он был в числе тех, кто с Боэмундом провожал ее от Мальборка до Каменок.
– Киприан! – вскрикнула Мадленка. – Что же теперь будет?
Хронист улыбнулся, глядя на нее.
– А ты, панна Магдалена, в платье лучше смотришься, чем в нашей одежде.
– Киприан! – Мадленка сердито топнула ногой. – Зачем ты пустил его сюда?
Киприан посерьезнел и вгляделся в нее.
– Зачем? Думаешь, я мог его удержать? Он не из тех, кто позволит другим навязывать свою волю, и мне казалось, тебе это должно быть хорошо известно.
– Но зачем, зачем он пришел? – застонала Мадленка, вцепившись в отчаянии в свои волосы и измяв красивую сетку. – Ведь его же убьют! О, боже мой!
Киприан прикусил верхнюю губу.
– Я давно его лечу, – сказал он коротко.
– Так ты знаешь… – жалобно пискнула Мадленка.
– Да. Он обречен, о чем и сам он знает. Бог запрещает лишать себя жизни самочинно, и брат Боэмунд, всем известно, искал смерти на поле боя, когда понял, что нет такой силы в мире, которая исцелила бы его. – Киприан слабо улыбнулся. – Он говорил мне, что хочет умереть как рыцарь и человек, а не околеть в струпьях, как собака. Но он слишком хороший воин, и никто не мог его победить. Поэтому, когда брат Боэмунд узнал от Ансбаха, что твой боец подкуплен, он сказал, что отправится сюда. И я не стал отговаривать его.
Мадленка шмыгнула носом. Разумеется, синеглазый думал прежде всего о себе, а не о ней. Или о ней тоже? Она ничего не могла понять.
– Его казнят? – спросила она обреченно.
Только это было важно для нее в настоящий момент. Киприан нахмурился.
– Не знаю, панна Магдалена. Скорее всего, да. Слишком много за ним разных дел, и не только Белый замок.
– Они будут пытать его? Будут мучить?
– Вероятно.
– О, боже мой!
Мадленке захотелось взять меч и сокрушить весь мир, порубать его в куски. Такое желание совершенно не приличествовало женщине, а особенно – молодой девушке, чьими свойствами должны быть терпение, покорность и благочестие. Мадленка сделала рукой резкое движение, словно рассекая клинком воздух. Киприан сочувственно смотрел на нее, но никакие утешения не могли ей помочь.
– Скорее всего, – повторил хронист, подумав. – Но поскольку он все-таки сдался, они не станут медлить с казнью. Устроят подобие суда и… и конец.
– А Филибер? – в запальчивости спросила Мадленка. – Он что, будет сидеть сложа руки и ждать…
– Великий комтур услал Филибера в Ливонию, – вздохнул Киприан. И добавил: – По просьбе самого Боэмунда. Он не хотел, чтобы ему помешали. Ты права: Филибер никогда бы не отпустил его одного.
Мадленка в отчаянии ударила себя ладонью по лбу.
– Значит, ничего нельзя сделать? Совсем ничего?
– Послушай, панна Магдалена, ты ни в чем не виновата. – По тону Киприана было заметно, что он устал объяснять ей очевидные вещи. – Это жертва брата Боэмунда, а не твоя. Я говорил тебе: он не тот человек, что будет сидеть сложа руки и ждать, пока не разложится заживо. Он сам выбрал свой конец, добровольно, и тебе уже не спасти его. Понимаешь?
Мадленка стиснула пальцами виски. Спасти… Боже мой, она бы сделала все, чтобы и в самом деле спасти его!