На второй день мне удалось найти местечко за столом, чтоб быстро перекусить. Сидевший рядом человек осторожно отламывал кусочки от булки и по одному складывал их в рот, сосредоточенно жуя. Другой, сидевший напротив, закончив есть, аккуратно облизал ложку и старательно вылизал миску. Заметив мой взгляд, он смущённо пробормотал:

— Очень вкусно. Спасибо… — и поспешно поднялся.

Я откупорила банку с супом. Из неё тут же поднялся пар, и запахло борщом. Напротив снова кто-то сел, и, подняв голову, я увидела, что это Дакоста. Он выглядел бледным, под глазами и на щеках появились тени. Но ссадины и синяки на лице заметно уменьшились.

— Вы вообще-то спите, доктор? — как бы, между прочим, поинтересовалась я.

— Да, — кивнул он, — немного. Там, у лифта есть свободные койки. А вы?

— Я сплю, хотя не очень хорошо.

— Кошмары?

Подошедший сутулый человек в бежевом костюме, похожем на балахон, поставил перед ним контейнер с обедом и, не ответив на слова благодарности, ушёл.

— Не только, — ответила я.

Дакоста внимательно посмотрел на того человека, видимо, наметив заняться его состоянием в ближайшее время. Услышав ответ, он также внимательно взглянул на меня.

— Это связано с тем… — он сделал неопределённый жест. Я вопросительно взглянула на него. Он какое-то время молчал, отстранённо наблюдая за собственными руками, открывающими контейнер. — Знаете, в экипаже никто не знает о подробностях вашего поединка со Жрецом, — наконец, произнёс он. — И о необычном способе передвижения доктора МакЛарена тоже. Вербицкий молчит. Если б он не живописал, как Жрец швырял меня по помосту, я б, пожалуй, начал беспокоиться о состоянии его психики. Он ведь довольно болтлив, и секреты приводят его в раздражение. Он даже свой не в состоянии долго хранить. Я тоже не стал упоминать об этих обстоятельствах в своём рапорте.

— Почему? — спросила я.

Он покачал головой.

— Не знаю, наверно, стараюсь соответствовать высокому статусу члена стада священных коров. А, может, просто не хочу, чтоб у вас возникли проблемы… — он осмотрелся по сторонам. — Странно, как сильно всё изменилось. Не только вокруг, но и во мне. Жаль, что для меня на этом всё закончится. Мне понравилось, — он посмотрел на меня и грустно улыбнулся. — Я сообщил обо всём в рапорте: о своих ошибках, нарушениях и проступках с момента начала проекта и до возвращения на звездолёт после этой нелепой магической дуэли. Вряд ли мне разрешат летать дальше. А ведь я только теперь понял, что самое главное в нашей работе не ритуалы и заклинания, а вот это, — он указал в зал. — Я сегодня осматривал двухлетнего малыша. У него проблемы с лёгкими. Ему было трудно дышать. Но после того как я сделал простейшую процедуру, и ему стало легче, он вдруг улыбнулся. Мне. И я оказался на седьмом небе от счастья. Мне кажется, я никогда не был так счастлив.

— У вас ещё всё впереди.

— Конечно, — задумчиво кивнул он и занялся едой.

После обеда я вернулась в командный отсек. Там возле входа теперь всегда стояли несколько пассажиров. Они молча смотрели на пульты, на космос на фронтальном экране, на действия вахтенных. Они никогда не пытались заговорить, почти ни о чём не спрашивали, и даже не всегда отвечали на приветствия. Просто стояли и смотрели. Может, они немного мешали, но гнать их я не могла. После того, что они пережили, наша баркентина казалась им сказочным сном.

Кивнув этим безмолвным наблюдателям, я подошла к центральному пульту и села. Хок со скучающим видом сидел за пилотским пультом и рассеянно следил за показаниями приборов.

— Как дела? — спросила я, присев за пульт.

Бросив взгляд на приборную панель, я итак поняла, что всё в порядке. Все системы корабля работали, как часы.

— Полный ажур, — подтвердил он. — Всё в норме, никаких инцидентов. Идём по маршруту согласно графику. Лететь осталось что-то около суток, а точнее: двадцать шесть часов сорок минут пятьдесят секунд. Уже сорок восемь…

— Понятно, — кивнула я. — Кто у нас наверху?

— Мангуст.

Я нажала кнопку связи.

— Мангуст, вы отслеживаете перемещения по кораблю?

— Конечно, только этим и занимаюсь. Пассажиры предупреждены, что им не стоит покидать секторы размещения, но они, то и дело, пытаются сходить на экскурсию. Их можно понять, но мы стараемся пресекать эти попытки. Если они разбредутся, кто-то что-то нажмёт, кто-то куда-то свалится… Кстати, в трюме кто-то есть, в скафандровом отсеке рядом с восьмой камерой.

— Ты прекрасно знаешь, кто это, — раздражённо произнёс Хок.

— Кто? — поинтересовалась я.

— Киса, — мрачно ответил старпом. — Сидит в своей корзине и рыдает. Потом спит, потом опять рыдает. Есть не выходит. Мне приходится носить ему еду.

— Почему рыдает? — нахмурилась я.

— Он считает, что мы разрушили его дом. Оплакивает диваны и ковры. К тому же он где-то потерял свою мышь.

— Бедняжка, — рассмеялся Мангуст.

— Ничего смешного! — огрызнулся Хок. — Это маленькое существо со своим мировоззрением. Возможно, для него это действительно трагедия. Он боится такого количества людей.