Шрифт:
Глядя в зеркало
Пространство, время, люди
Я жду повторенья волшебного мига
Письма из Москвы в Калифорнию
Письмо первое
Письмо второе
Письмо третье
Письмо четвертое
Письмо пятое
Я с судьбой никогда не лукавили открыто сжимал кулаки,но она меня била без правил,оставляя в душе синяки.Ну и черт с ней. Калекой убогимоб утратах я слезы не лью:мне к лицу быть холодным и строгим.Но таким я себя не люблю.Зайчик солнечный скачет по коже,майский ветер мне шепчет, пьяня,что холодных и строгих, похоже,в мире этом полно без меня.И, забыв, чем волненье чревато,воспарив, будто кум королю,вдруг я делаюсь мягким, как вата…Но таким я себя не люблю.Ведь частенько бывает на свете,как в немом черно-белом кино,этот майский безудержный ветеридиотов швыряет в говно.Потому и на празднике шумномя восторгов ни с кем не делю,оставаясь практично-разумным.Но таким я себя не люблю.
С вершин мы сползаем на летний луг,чтоб в мирных трудах лысеть.А время-паукмиллионом руксплетает дороги в сеть.Кто в помыслах честен, того стригут,пока не испустит дух.Дороги не лгут,дороги бегут,опутав людей, как мух.Когда направляет стилет рукаи злобой сочится взгляд,дорога легкаи так коротка —прямая дорога в ад.Что проку, скуля, этот мир бранить —не двинется время вспять.Порвать можно нитьи путь изменить,но только нельзя стоять.Мы волей-неволей бредём в векахтропою страстей и мук.В снегах и в песках,в густых облакахсоткал свою сеть паук.Порою скупится на свет луна,чернеют небес края,дорога длиннаи еле видна.Что делать, она твоя.
На земле, позабытой Богом,что ни сей – сорняки растут.Я не в силах изящным слогомописать проживанье тут.Краски блекнут в потоках влаги,и, хоть я одичал в глуши,не спешу доверять бумагеоткровенья своей души.От вранья здесь природа плачет,лишь молчанье сулит добро,но ведь я обещал – и значит,поневоле беру перо.И поскольку все в мире странно,образцы невеселых думя без всяких прикрас и планапредъявлю, как взбредет на ум.Но не стану вещать, стенаяи манерно терзая речь, —я за дело примусь, родная,чтоб немного тебя развлечь.Ведь, признаться, мечтал я с детствапоражать остротой пера,но открыл, что стихи – кокетство,и к тому же еще – игра.Я теперь не стремлюсь в пророкии уже не забуду впредь:был бы ластик – любые строкиможно очень легко стереть.
По лицам дождь размазал слизь.И лунный диск над миром целомнавис оптическим прицелом.Заройся в землю и молись.Когда напьется крови тьма,день поразит безумьем мрачным.…Едва ли ты сочтешь удачнымначало это для письма.Прости. Но сволочь всех мастейздесь деловито корчит рожи.Коль рассудить – избави Божетебя от наших новостей.Обычай слеп и бестолков:не ставя каверзных вопросов,сюда, на ярмарку отбросов,он шлет заморских дураков.Реклама бьет по головам —народ слюною захлебнулся.Хотя процесс и затянулся,трещит империя по швам.Тут предают легко и зря,тут школьный вздор несут, старея,тут есть забота у еврея:как быть с останками царя?Тому сопутствует успех,кто разменял талант на блядство.Лишь в этом равенство и братство,и сей закон един для всех.Поскольку я сегодня пьян,готов и сам продаться, каюсь.…Пардон, родная, закругляюсь.Ну как там Тихий океан?Небось темна, как шоколад,под солнцем радуешься тучке?А каково столичной штучкеписать в провинцию доклад!
Морозы, как взломщики, лезут в нутро,хоть рот на замок закрывай.Однако зима не выносит метро,ее привлекает трамвай.Зима задыхается в недрах земли,слабеет, пускает слезу.Само собой, нищие это учлии стали работать внизу.Убогим калекам не видно концавдоль мраморно-белой стены.Без рук и без ног, а порой без лицамелькают кошмарные сны.И вальсами плещет в грохочущий залскрипач с помутневшим зрачком,как будто сам дьявол явился на бали такт отбивает смычком,чтоб нищие в танце забылись на час,чтоб язвы прикрыла нужда.Скандируя «раз-два-три, раз-два-три, раз»,в туннели бегут поезда,и жалость трусливая, прячась во тьме,больней норовит укусить…Позволь тебя, милая, в этом письмевпервые на вальс пригласить.Кружатся уроды – и молод, и стар —послушные ритму колес,ведь горе людское – обычный товар,которым торгуют вразнос.Так было и будет. Замечу одно:нельзя забывать никогда,что в бизнесе этом подделок полно.И мимо спешат поезда.И слезы нелепые стынут у глаз,и вальс не смолкает в пути.Дай руку мне. Раз-два-три, раз-два-три, раз…Я сбился, родная. Прости.
Я жду повторенья волшебного мига,когда мир сияет и можно считать,что жизнь – это просто открытая книга,которую дважды нельзя прочитать.К мечтателям Автор всё строже и строже.Возможно ли царство без крови и слез,гадают в России, в Америке – тоже,но я опускаю подобный вопрос,поскольку не верю в контракт с небесами,а также – в «последний, решительный бой».Сюжеты, родная, придумаем сами,чтоб тонкий ценитель назвал их судьбой.Ведь книга есть книга: лгуны и убийцыздесь делят удачу в неравных долях.И если нет шансов исправить страницы —давай хоть заметки черкнем на полях.Не вижу резона спешить к эпилогу:заботливый Автор внушил мне одно:любить – это значит ступить на дорогу,которую дважды пройти не дано.Маршрут свой по звездам проверим искусно,чтоб выйти из круга и время догнать.В России тревожно, в Америке грустно,но где нет печалей, хотел бы я знать.Ответ не известен. Кряхтя и хромая,должны мы, родная, скитаться во мгле.Но ветер с целебным дыханием маялегко нас отыщет на этой земле.
Жили-были Добро и Зло.Я с обоими был знаком.Им в делах потому везло,что дружили они тайком.Они дожили до седин,не сутуля могучих плеч,и, когда я гулял один,норовили меня завлечь.Зло хихикало: «Дуй сюда!Мы устроим семейный пир!»Голосило Добро: «Беда!Помоги мне исправить мир!»Зло шипело: «Отстань, козел!»А Добро: «Постыдись, палач!»И в досаде я мимо шел:надоели они, хоть плач.Но терпенье иссякло вдруг —я со временем стал грубей,и на вопли: «Что делать, друг?» —я ответил Добру: «Убей.»Я поставил вопрос ребром:«Сколько платят за роль Козла?Грех тебя называть Добром,если ты не прикончишь Зла.»Тут Добро испустило стони с волненьем, дыша едва,возразило, что есть закон,что нельзя нарушать права,что жестокость гнусна вдвойне,если цели твои чисты…Зло меж тем подмигнуло мне,свежий труп волоча в кусты.Ты, родная, легко поймешь,что от истины я далек.Сказка эта – конечно, ложь,но, как водится, в ней намек.Я в трудах закаляю плотьи не верю в бою весам.От Добра бережет Господь,а со Злом разберусь я сам.
Мы живем без принципов и денег,приходя от пошлости в экстаз.Бог-отец, как старый неврастеник,для порядка встряхивает нас.В нашем храме тошно и погано,здесь крадут, молитву сотворя,и влечет толпу из балаганателевизор вместо алтаря.На экране выстрелы и танцы,труп младенца, найденный в такси,и вещают толстые засранцы,отчего все беды на Руси,повар крем помешивает ложкой,и, скача с канала на канал,президент притопывает ножкойна Великий Русский криминал.С упоеньем давим мы на кнопки,изгоняя сон из головы,чтобы видеть лакомые попкисреди бедствий, крови и жратвы.И замечу кстати, дорогая,что, когда идешь ты в ресторани когда летишь ты на Гавайи,я балдею, вперившись в экран.Близок день: как скифы из туманов,не щадя зазубренных клинков,выйдут орды наших телемановпротив ваших сытых дураков.Нас пленяет каверзное слово,и психоз не скоро пропадет.За собой, как флейта Крысолова,телевизор нацию ведет.Можно плакать, можно издеватьсянад глухим бессилием властей…Тут я должен, милая, прерватьсяи включить программу новостей.