Ненависть Сеннуха потопила остатки разума. За голову Амры была назначена немалая награда, но только сумасшедший мог бы попытаться заработать деньги таким способом. Стигиец, однако, решил рискнуть, убив двух зайцев сразу: избавиться от Конана и поправить свои дела, получив обещанную награду — да и не только ее. Скупщик явился к асгалунскому наместнику и сказал, что знает, как поймать пирата. Наместник, важный вельможа из благородных шемитов, имевший постоянных доход с добычи морских разбойников, а потому предпочитавший смотреть на много сквозь пальцы, решил ради забавы выслушать безумца, пришедшего во дворец а потом упрятать его в тюрьму — ради собственного же спокойствия. Однако план Сеннуха затронул ту струну в душе наместника, которая была у них общей — алчность.

Хитроумный стигиец предложил бросить в тюрьму верного человека Конана, главного из его наводчиков — да и всех остальных в придачу; скупщик знал их поименно. Амра непременно заявится, чтобы отомстить, и тогда нужно лишь солдат побольше, и дело будет сделано. Себя же самого стигиец предлагал в качестве приманки. Но не это убедило наместника, а другое: казнь всех скупщиков награбленного с конфискацией их имущества в пользу казны, сиречь самого наместника. После того как варвар будет схвачен и доставлен в столицу для публичной казни, он, Сеннух, приберет всю скупку к своим рукам, — пиратам все равно некуда будет деваться. Тогда стигиец выставит свои условия, и они, само собой, согласятся. Семьдесят процентов от торговли скупщик предложил наместнику, себе оставив скромных тридцать — как посреднику его светлости, который, естественно, останется в тени. Эти перспективы сделали свое дело, вскружив наместнику голову, и он дал согласие.

Злая судьба, однако, продолжала преследовать стигийца злая судьба в лице варвара из Киммерии. Конан узнал о готовящемся предательстве раньше, чем его человек оказался в тюрьме. Ответ Амры последовал незамедлительно: однажды утром асгалунский наместник обнаружил в своей спальне мешок с отрезанными головами стражей, оберегавших его покой. Затем к нему явился начальник Тайной Канцелярии со срочным докладом — ему прислали головы всех шпионов, которых он с усердием, достойным похвалы, пытался внедрить в среду пиратов. К мешку, найденному в спальне наместника, было приколото письмо, содержания которого Сеннух никогда не узнал. Утром за ним явились солдаты и повели в узилище наместник решил не испытывать судьбу и оставить все, как есть. Стигиец только чудом сбежал по дороге, подкупив стражей. Несколько дней он прятался в выгребной яме и покинул город в бочке золотаря, заполненной смердящим содержимым. Вырвавшись на свободу, стигиец долго отсиживался в окрестностях Асгалуна, таился на самом дне, опасаясь мести грозного Амры. Лишь когда Конан покинул своих чернокожих головорезов, канув в безвестность, а в Асгалуне сменился наместник, Сеннух осмелился вылезти из своей норы и потихоньку, с оглядкой, занялся прежним ремеслом. По иронии судьбы кто-то снова окрестил стигийца Гиеной; нелестная кличка снова вернулась к нему и прилипла намертво. Каждый раз, невзначай услышав ее, Сеннух вспоминал Конана, и лютая злоба начинала клокотать у него в душе.

И вот теперь, много лет спустя, Сеннух-Гиена снова видел перед собой источник всех бед и несчастий, свалившихся на его шею. Рядом с киммерийским варваром ошивался какой-то незнакомец, по виду из знати — это не удивило стигийца; от северянина всегда можно было ожидать чего угодно. Сеннух проследил за варваром и его спутником до самых дверей харчевни; старая жажда мести вновь вспыхнула жгучим пламенем. Стигиец не слышал, о чем толковал Амра с портовым оборванцем, но поход его врага на палубу "Повелителя Бурь" помог понять Сеннуху дальнейший ход событий. Стигиец знал, то корабль покидает гавань на рассвете; следовательно, у него осталось мало времени, если Амра собирается улизнуть из Асгалуна на этом судне.

Сеннух задумался. Что, если сообщить о госте городским властям? Голова Амры по-прежнему в цене, хотя прошло немало лет — такие прегрешения властями не забываются. Но он тут же отмел мысль о доносе. Хватит, уже один раз донес! Чем это кончилось, он помнил слишком хорошо. Оставалась только одна возможность отомстить, и ее упускать не следовало. Приняв решение, Сеннух немедля приступил к делу.

Во всяком городе есть такие закоулки, куда человек, мнящий себя порядочным, не заглядывает никогда на свете — по крайней мере, пока обстоятельства не заставят его это сделать. Как всякий мерзавец, Сеннух не считал себя таковым, но других, как и водится, полагал мерзавцами и выродками. Больше всего на свете стигиец трясся за свою шкуру, а сейчас он направлялся туда, где ей грозила наибольшая опасность. Но жажда мести не остановила его и перед этим.

В грязной харчевне на задворках гавани имел постоянное пристанище некто, чья слава в Асгалуне не уступала славе самых темных демонов преисподней. Имени его не знал никто, и был он известен как Бесноватый Упырь, его так и в глаза звали. Похожий более на животное, чем на человек, не знал он другой забавы, как убивать; даже золото для него имело меньшую цену, чем вид и запах свежепролитой крови, от которого впадал Упырь в неистовство. Появившись в Асгалуне неведомо откуда, он быстро приобрел известность самого жестокого наемного убийцы — одного упоминания о Бесноватом было достаточно для того, чтобы устрашить любого. Жертвы свои Упырь преследовал до конца, и умирали они в страшных мучениях. Вокруг него собралась шайка молодчиков, способных зарезать мать родную из-за медного гроша; боялись они своего атамана и слушались беспрекословно. Несколько раз кто-то нанимал людей, чтобы отправить Бесноватого на Серые Равнины, но безрезультатно: истерзанные трупы наемников потом частям собирали на улицах города.

Сеннух протиснулся в низенькую дверь харчевни. Она даже не имела названия, да и нужды в нем не было — давно уже люди обходили этот притон стороной. Раньше времени состарившийся владелец его довольствовался тем, что перепадало ему от Бесноватого. Сеннух, прищурившись, попытался разглядеть что-то в полутемном помещении; Упырь любил темноту. Вдруг цепкая рука ухватила скупщика за ворот и сильно толкнула с порога; не удержавшись на ногах, он повалился на пол и уткнулся носом в валявшиеся на утоптанной глине объедки. Встать стигийцу не дали; его подхватили и поставили на колени, сунув под нос горящую лампу — да так, что он услышал, как трещат в огне его ресницы.

— А-а, Гиена, — протянул сумрачный голос.

Лампу убрали. Сеннух несколько раз зажмурился и наконец разглядел перед собой человека. Грязные нечесаные волосы свисали на низкий лоб, лицо его заросло столь же грязной бородой до самых глаз, тусклых и невыразительных. Стигиец понял, что перед ним сам Бесноватый Упырь.

— Что тебе надо, Гиена? — спросил Упырь.

— Откуда ты меня знаешь? — испуганно выдавил Сеннух и запнулся.

— Называй меня Упырем, Гиена, не бойся, — ласково сказал Бесноватый. — Мне это нравится. Знать тебя — знаю, а откуда — не твое дело, падаль. Говори, зачем пришел.