Бутч подумал о своих снах, от которых просыпался в течение дня. О которых отказывался говорить с Мариссой.

— Что, если я не верю в это?

Если я не могу в это поверить, закончил он мысленно.

— Ты считаешь, что судьба нуждается в твоей вере.

Беспокойство пробежало по венам как крысы — в коллекторе, свободно и беспрепятственно. А он, тем временем, чувствовал себя в плену.

— Что, если меня недостаточно?

— Достаточно. Должно быть.

— Я ничего не смогу без тебя.

Знакомый взгляд Ви, его бриллиантовые глаза с голубой каймой смягчились, доказывая, что даже самая жесткая материя на планете бывает уступчива.

— Я всегда с тобой. И если нужно, то сколько угодно пользуйся моей верой в тебя.

— Я на это не вызывался.

— Добровольцев не бывает, — хрипло сказал Ви. — И будь оно иначе, всем плевать.

Вишес печально качнул головой, словно вспоминал свою жизнь, моменты, которые также были навязаны ему, сомнительные подарки, втиснутые в его судьбу без его желания, накинутые на его плечи регалии, непосильная ноша благодаря манипуляциям и желаниям посторонних. Учитывая, что Бутч знал прошлое своего напарника как свое собственное, он задумался о природе этой так называемой теории судьбы, о которой говорил Ви.

Может обосновываемая людьми суть судьбы или предопределенности — всего лишь способ дистанцироваться от всего дерьма, что ты получаешь от окружающих? Невезуха, которая сваливается на теоретически хорошего парня, законы Мерфи — никакая на самом деле не судьба, а просто беспристрастная природа хаоса в действии. А еще были разочарования и потрясения, расколы души и сердца, неизбежные в процессе жизненного пути смертного — от рождения к праху и пеплу, в который все они превратятся — не были предопределены и не носили личный характер.

Может, не было никакого сакрального смысла во вселенной, не было загробной жизни и никто не управлял метафорическим автобусом, сидя на небесах.

Бутч сдвинул мокрый кашемир, чтобы обхватить массивный золотой крест, скрытый шелковой рубашкой. Католическая вера твердила ему обратное, но что ему известно на самом деле.

И в такую ночь, как эта, он не знал, что было хуже. Мысль, что на нем лежит ответственность за окончание этой войны.

Или вероятность того, что это не так.

Положив руку на плечо Ви, он скользнул по массивным мышцам и сжал ладонь вокруг запястья проклятой руки. Потом встал рядом с братом и поднял сияющую, смертоносную ладонь, и от всех телодвижений кожаный рукав куртки Ви заскрипел в протесте.

— Время для уборки, — сказал Бутч хрипло.

— Ага, — согласился Ви.

Бутч держал руку поднятой, и поток энергии из смертоносной ладони был настолько ярким, что ослепил его, глаза защипало, но он отказывался отводить взгляд от ужасающей, но праведной мощи, от загадки вселенной, сокрытой под непримечательной плотью его лучшего друга.

Под натиском этой силы исчезали все следы зловещего труда Омеги, каркас ремцеха, относительно тонкие стены, стропила и крыша остались нетронутыми божественным сиянием, которое поглощало все предметы, использованные в дьявольских целях.

Что, если самого пророчества недостаточно? — задался он вопросом.

В конце концов, не только смертные имели свой срок годности. Также сама история истончалась, забывалась со временем. Уроки канули в лету… правила толковали неверно… герои умирали…

Пророчества забывали, когда очередной виток будущего пожирал настоящее, доказывая, что все, принятое за абсолют, являлось истинным лишь отчасти.

Все твердят об окончании войны, но может ли быть конец злу? — гадал Бутч. Даже если у него получится, даже если он действительно был тем самым Разрушителем, что дальше? Безмятежная жизнь до скончания времен?

Нет, подумал он с уверенностью, от которой стало тревожно. Появится новое зло.

Такое же, что было раньше.

Или того хуже.

Женщина… ей нравилось так называть себя, отбрасывая свою истинную природу… стояла посреди толпы, ее возбуждал этот запах человеческого пота, крови и смертности. Их объединяла музыка, биты связывали тела в одну бьющуюся в едином аудио оргазме гирлянду, наполняющую танцпол, звенья побрякивали, когда они двигали бедрами, выгибали спины и руки в медленном, чувственном танце.

Она не двигалась и ее ничто не цепляло, она просто потягивала фруктово-алкогольную смесь через металлическую трубочку, не чувствуя ни сладости, ни крепости напитка.