Тут Толя добрался до места, и мысли резко поменяли направление. Там, где раньше поблёскивали металлическими крышками ряды пыльных банок, теперь в подсохшей луже лежала лишь груда осколков. Ни одной целой банки! Толя постоял, потом прошёлся, посмотрел по углам, под стенами, посветил телефоном за горами поддонов. Ничего. Нашёл только дохлую крысу, большущую, толстую.

Побрёл уныло назад. Что теперь делать? Вся надежда на Михалыча: может, знает про другие запасы сока. Ну, или придумает, посоветует что-нибудь.

Проходя мимо стола с кипами бумаг и бюстом, Толя зацепил стопку зашнурованных папок, те рассыпались по полу, подняв облачко пыли. На глаза попался белого цвета то ли альбом, то ли журнал в твёрдом переплёте. Наклонился, поднял. На обложке красовалось фото: проходная комбината, чистая, нарядная, в окружении пышных деревьев. Ниже написано: «Слава труду! 1982».

Толя отошёл туда, где посветлее, раскрыл журнал, бегло пролистал. С фотографий заулыбались ударники труда: белозубые водители, молодые учётчицы и средних лет товароведы, счетоводы в галстуках и очках – обычная совдеповская показуха. На одном фото Толя узнал Быкова – тогда ещё, конечно, не директора. Узнал случайно – тот был молодой, подтянутый, почти не толстый. Сунул журнал за пазуху: захотелось просмотреть, когда будет время, не спеша.

Раздосадованный потерей сока, Толя наскоро вставил на место стекло и сбежал по ступенькам. У двери кабинета уже ждали – покупатели. Приходящая каждую неделю невыносимо приветливая старушка заглянула Толе в лицо:

– Можно три килограммчика окорочков?

– Давайте пакет, – пробурчал он.

Не успела уйти старушка, как на старой белой «Волге» прикатила суетливая и шумная компания с какого-то предприятия. Эти мучили Толю с полчаса: выбирали, вычисляли, просили развесить им всё по куче разных пакетиков. Расплатились и тут же стали все вместе что-то громко пересчитывать; результат не понравился, о чём они и заявили. Толя быстро бросил их покупки на весы-площадку рыбников, убедился, что всё посчитал правильно, хотя в этой кутерьме не мудрено и ошибиться. Компания проверила свои записи, отыскала ошибку, извинилась и наконец-то уехала.

Толя прибрал пустые коробки и мусор, ушёл в кабинет, посидел там, поиграл на телефоне, а потом вспомнил о журнале. Протёр белую книжицу салфеткой, не спеша полистал, посмотрел на лица, на знакомые, ещё не тронутые разрухой места. Да, жизнь при Союзе тут кипела, вон какие толпы на фото. Тем грустнее им всем, наверное, наблюдать теперешний развал…

И тут Толя замер, уставившись в очередную картинку. Групповое фото, пять человек на фоне какого-то здоровенного механизма. Подпись гласила: «Работники цеха холодильных установок», фамилии не указаны. А один из этих пяти, белобрысый парень в рубашке с коротким рукавом – тот самый! Кавалерист, будёновец из сна! Тот, что дал подсказку.

Толя заёрзал, лихорадочно пролистал журнал до конца. Будёновец больше не попался. Кто же это, мать его, такой? Как узнать?

Посидел, нервно покачал ногой и понял: да очень просто узнать. Нужно спросить того, кто здесь давно работает, старожилов тут полно. Не желая терять ни минуты, вскочил, пошёл к двери и остановился. Нет, спешить не нужно. У тех, кто в обзорном видении представлялся щупальцем спрута, спрашивать, пожалуй, не стоит. А у кого же тогда? И тут осенило: баба Маша, уборщица! Говорили, она главный ветеран комбината, дольше всех тут работает.

Уже подходя к бытовке около проходной, Толя подумал: как же так получилось – баба Маша столько лет здесь, она добрая, не подлая, и до сих пор её не убило, не переварило? Как же она держится? Может, всё-таки она и есть тот светлый воин?

Стал вспоминать видение. Сначала воспоминания приходили тяжело, а потом как нахлынуло, Толя едва не потерялся, с трудом осознав, когда отпустило, где находится и куда идёт. Остановился, ещё раз прокрутил всё в голове. И понял: да, баба Маша личность светлая. Но не воин, точно не воин. И умение противостоять – это только её умение, выстраданное, с большущей долей везения сложившееся, нащупанное интуитивно. Для других оно непостижимо, бесполезно. Главное в нём – смирение, непротивление. И для воина это, конечно, не пригодится.

Бабу Машу Толя нашёл в коридоре возле туалета, она мыла полы.

– Здрасьте, тёть Маш, – подошёл к ней. – А можно у вас кое-что спросить?

Протянул открытый на нужной странице журнал, показал пальцем:

– Вы не знаете, кто вот этот?

Баба Маша прислонила к стене швабру, вытерла руки о халат, взяла журнал. Подошла под лампу, откуда-то достала и надела очки.

– Который?

– Вот этот, – показал Толя.

Баба Маша приблизила журнал к лицу, потом отдалила.

– Так это Паша Скворцов.

Она закрыла журнал, посмотрела обложку:

– О, у меня тоже где-то такой лежит. – Улыбнулась, полистала. – Тут и я есть.

– Скворцов… – пробормотал Толя. – Константиныч, что ли? Который компрессорщик?

Баба Маша посмотрела в журнал, подняла взгляд на Толю:

– Что? А, да, он. А вот я.

Она протянула раскрытый журнал. Толя посмотрел на фото немолодой полноватой женщины в платье в горошек, отдалённо похожей на бабу Машу. «Заведующая столовой Мария Ивановна Лебедь», – прочитал он под фотографией.