Мы оба расхохотались, но тут же, не сговариваясь, одновременно подняли левую руку со скрещенными пальцами, чтобы не накликать беду. В конце концов, один из нас был андалусцем, второй — мексиканцем… Потом я осведомился о здоровье «сеньора» Хосе, своего крестника, узнал, что все благополучно, и Муакил перешел к самому главному: Клиф Андерсон, беспокоясь о моей судьбе (событие настолько невероятное, что потрясло меня до глубины души), решил отправить друга на выручку. Андерсон предоставлял нам обоим полную свободу действий и обещал по мере возможности прикрыть. Зато он ни в коем случае не желал, чтобы мы вернулись в Вашингтон, не свернув шею Лажолету. Узнав все новости, я наконец мог перейти к более всего занимавшей меня теме — с первой же минуты мне не терпелось выложить Алонсо потрясающую новость.

— Знаешь, старина, по-моему, Рут не стоит на меня особенно рассчитывать, даже если, паче чаяния, ей бы вздумалось, продемонстрировав здравый смысл, бросить тебя!

— Ага! Так ты ей изменяешь?

— Честно говоря…

— А ну-ка, выкладывай!

Тут-то я и рассказал ему о Марии дель Дульсе Номбре. О ней я мог говорить до бесконечности, и Алонсо узнал обо всем: и о нашей встрече после первого покушения на мою жизнь, и о прогулке, и о помолвке, и об обеде у Перселей, и о моих подозрениях насчет Оберхнера, и о сомнениях в честности Хуана, и даже о записке, которую я получил в Аламеда-де-Эркулес. Умолк я, только почувствовав, что пора отдышаться. Алонсо слушал, не перебивая. А потом он долго смотрел на меня.

— Послушай, Пепе… сдается мне, тебя всерьез шарахнуло!

— Думаю, да.

— И, по-твоему, она поедет с тобой в Вашингтон?

— Обещала.

— В таком случае тут и думать не о чем: садись вместе с ней на ближайший самолет. Судя по тому, с какой яростью тебя преследуют люди Лажолета, они не остановятся ни перед чем. Ты должен поберечь свою Марию. Я сам объясню Клифу, что заставил тебя вернуться домой, поскольку ты окончательно «засветился». Согласен?

— Нет.

— Почему?

— Да потому что я, хоть и влюбился, но еще не стал из-за этого ни трусом, ни подонком. Тебя послали сюда, чтобы мы вместе довели дело до конца, и мы точно так и поступим, сеньор, или опять-таки сообща сложим головы. К тому же я уверен: Мария ни за что не согласится, чтобы я удрал, даже ради ее собственного спасения.

Алонсо исчерпал все возможные аргументы, пытаясь убедить меня уехать, и в конце концов мы чуть не поругались. Но я оставался непоколебим. У меня с Лажолетом теперь были личные счеты. Кто-то из нас в этом деле непременно сложит голову, и я поклялся сделать все возможное, чтобы победил не он. Убедившись, что спорить со мной бесполезно, Алонсо уступил, и мы вместе перебрали в памяти все случившееся с тех пор, как я приехал в Испанию. Я не стал скрывать, что больше всего меня поразило то, как, несмотря на тщательно продуманную «легенду», противники заранее узнали о моем приезде. Алонсо предположил, что, вероятно, у Лажолета везде есть свои люди — как в Севилье, так и на границе. Надо думать, у него очень солидная организация, и нам придется немало попотеть, чтобы ее уничтожить. Я снова упомянул о странном представителе гамбургской торговой фирмы, как видно, ни разу не бывавшем в Гамбурге. По-видимому, Алонсо это заинтересовало куда больше, чем все покушения на мою особу, так что я даже втайне немного подосадовал. Тем не менее, когда я выложил все сведения и поделился предположениями, друг снова попробовал убедить меня вернуться в Вашингтон. И опять я воспротивился с величайшим пылом.

Мы так увлеклись разговором, что совсем забыли о времени. Мне уже пора было бежать на встречу с Хуаном, и я решил прихватить с собой Алонсо — пусть познакомится с братом Марии. А мою невесту он увидит сегодня за ужином. Алонсо с радостью согласился, тем более что не испытывал ни малейшего желания прятаться от подручных Лажолета. А бумаги на имя богатого аргентинца он прихватил лишь во избежание конфликтов с испанскими властями.

Когда мы добрались до кабачка «У Паскуале», Хуан уже ждал. Я познакомил его с Алонсо и не стал скрывать от брата Марии, что Муакил — не только мой друг, но и коллега и прислан помогать. Как только официант, выполнив заказ, удалился, Хуан гордо вытащил из кармана заказанный мной «люгер». Я внимательно осмотрел пистолет, по профессиональной привычке отметив, что на нем стоит номер 32834, и передал Алонсо. Тот с такой же тщательностью осмотрел оружие. Оба мы решили, что пистолет очень хорош, и похвалили Хуана за расторопность. Молодой человек передал мне еще и три новых полных магазина, так что в случае необходимости я вполне мог бы выдержать осаду, и даже не одну. Я так радовался приезду Алонсо, что предложил нанять фиакр и, словно заправские туристы, покататься по городу, пока не настанет время ехать на Ла Пальма. Пока мы с Хуаном искали экипаж, Алонсо пошел купить коробочку «пурос», о которых, по его признанию, мечтал с тех пор, как пересек границу Испании. Похожая на Россинанта лошадь чинным шагом повезла нас, будто каких-нибудь путешествующих англосаксов, сначала вокруг Маэстрансы, потом на Пасео Христофора Колумба, Пасео де Лас Делисиас, оттуда — в парк Марии-Луизы поклониться статуе Сида Кампеадора [60] , и мимо цветущих садов Мурильо мы скользнули в прелестный баррио Санта-Крус и снова оказались в самом сердце Севильи. Мы радовались, как дети, и совершенно забыли про Лажолета. Кучер высадил нас на площади Спасителя и, получив щедрое вознаграждение, долго кричал вслед «Vaya con Dios», так что у нас совсем потеплело на сердце.

Послушайся мы Алонсо, наверное, закупили бы целые горы провизии. Ему хотелось все купить, всего попробовать. У Хуана чуть живот не заболел от смеха. Лишь совместными усилиями нам удалось заставить Муакила ограничиться гамбас, адьбондигас, альса чофас релленас, эмпанадильяс и манос де тернера гвисадас [61] . Хуан нес сыр, карне де мербрильо и бискочо боррачо, а я с трудом удерживал множество бутылок хереса, мускателя и «Сан Садурни де нойя», навьюченных на меня Алонсо.

Войдя в дом, Мария дель Дульсе Номбре остолбенела, пораженная обилием разложенных на столе яств. Алонсо попросил у нас с Хуаном разрешения поцеловать девушку от себя и от имени Рут, которая в скором времени станет ей сестрой. Пока Мария и ее брат накрывали на стол и подогревали готовые блюда, друг отвел меня в сторонку и шепнул, что еще в жизни не видывал такой красивой девушки, как моя невеста. Стараясь скрыть волнение, я попросил его не повторять такой же злой шутки, как в те времена, когда я ухаживал за Рут. Алонсо со смехом возразил, мол, теперь мне больше нечего опасаться — его жизнь в достаточной мере занята Рут и «сеньором» Хосе, и добавил, что, коли так пойдет и дальше, мы, похоже, создадим в ФБР настоящую испанскую колонию, а Клифу Андерсону придется учить язык, коли он захочет выведать наши секреты.

Еще до ужина Мария рассказала, что донья Хосефа сообщила ей важную новость. Сеньор Персель выяснил, что Оберхнер — просто самозванец, мелкий жулик, задумавший, по всей видимости, сорвать приличные комиссионные за фиктивную сделку и скрыться с добычей. Не желая иметь дело с полицией, дон Альфонсо просто выставил наглого тевтона за дверь. Супруги благодарили меня за то, что я открыл им глаза, и приглашали прийти обедать или ужинать в любое удобное для меня время. Из всего сказанного я заключил, что, вероятно, Карл Оберхнер не питает ко мне особо теплых чувств (если, конечно, понял, что удар исходит от меня), но, в конце концов, при моем тогдашнем положении одним врагом больше, одним — меньше — не имело значения.