Напротив балагана сидел на скамеечке сухощавый старик, одетый в белое, – немного похожий на волхва с иллюстрации к «Песни о вещем Олеге». Косматые брови до такой степени нависали над глазами, что невозможно было понять, открыты они или нет. Но Олегу почему-то казалось – старик смотрит на него. Пристально и непонятно. Хмель быстро откатывался прочь, и Олег с неожиданным суеверным ужасом понял, что это – из-за взгляда.

Мальчик решительно поднялся и в несколько широких шагов оказался рядом со стариком. Тот остался неподвижен – даже головы не поднял на замершего рядом рослого вооруженного парня – и Олег грубовато спросил:

– Почему ты смотрел на меня, старик?

Седая длинноволосая голова поднялась, из-под густых бровей, из глубины темных впадин, загадочно и жутковато посмотрели в лицо Олегу блеклые, не имеющие выражения глаза.

– Ты был пьян, – сказал старик на городском диалекте, как две капли воды схожем с земным русским. – Я не люблю пьяных. Тем более – тех, кто начинает пить в твоем возрасте.

– Я вообще не пью, – возразил Олег сердито. – Просто… настроение поганое. Мысли всякие…

– Это не причина, – непреклонно ответил старик. – Никому и никогда не может быть настолько плохо, чтоб заливать горе хмелем. Да и не удалось это никому, как ни старались. А твое горе и горем не назовешь.

– Откуда ты знаешь, что со мной случилось? – подобрался Олег.

– Да то же, что и с сотнями до тебя, – безразлично отозвался старик. – Все молодые одинаково слепы, они думают, что до них не было на земле ни счастья, ни горя, что их беда и радость – первые в Мире. А это не так. Я знаю, что говорю. Когда пришла Беда, я уже был немолод. А в твои годы сидел князем в городе, данванское имя которого не хочу произносить, а нашего сейчас никто не помнит. И мне тоже казалось, что до меня ничего не было. Даже солнце засветили для меня… А если приходила беда – я удивлялся, почему весь свет не плачет со мной.

– Сколько же тебе лет? – спросил Олег. Старик поднял и опустил широкие костлявые плечи. – Ты вправду был князем? – седая голова склонилась. – А сейчас, если не секрет, ты чем зарабатываешь себе на жизнь? Или ты живешь у родни?

– Я не дряхлая развалина, чтобы меня кормила родня, – Олегу показалось, что старик усмехнулся. – Я рисую.

– Ты художник? – удивился Олег. – Разве тут это может прокормить?

– Знаешь слово «художник»? – в свою очередь удивился старик. – Ты с юга?

– Я горожанин, – уклончиво ответил Олег. И ему показалось, что старик не поверил. – Так ты живешь продажей рисунков?

– Ты не понял, – покачал головой старик. – Мои рисунки не повесишь на стену. Ты видел, конечно, наколки на коже воинов? Многие из них сделал я – к какому бы племени воин ни принадлежал.

– Татуировки? – Олег поморщился, вспомнив, в каких условиях впервые увидел татуированного человека. – Ясно.

Он было собрался отойти и поискать своих. Но задержался. Татуировки славян были искусными и красивыми, но особого восторга не вызывали. Еще на Земле Олег с пренебрежением относился к пирсингам и «тату», которыми увлекались многие одноклассники и одноклассницы, открыто посмеивался над ними: мол, недалеко ушли от дикарей, еще консервные банки к ушам подвесьте! Или кость в нос… Здесь, в Мире, татуировки казались вполне уместными, но Олега не привлекали.

А сейчас вдруг он подумал о них совсем по-другому.

– Ты можешь сделать любую наколку? – спросил он старика.

Князь-мастер ответил, не поворачиваясь:

– Любую, которую знаю. А если у тебя есть рисунок – сделаю по нему и незнакомую.

Олег помолчал, помялся. Собственная затея казалась ему с одной стороны нелепой – это же на всю жизнь! Да и больно, наверное… Но именно эта мысль – о боли – заставила принять решение. Что он, боли испугался, что ли?!

– Дорого берешь? – задал он еще один вопрос.

– Рубль, – ответил старик.

Это было дорого: рубль – пятая часть здешней гривны, это Олег уже знал. Часть его все еще сопротивлялась, но мальчишка уже знал, что не откажется от затеи, хотя и не понимал, на кой черт ему это нужно.

– Сделай мне, – почти приказным тоном сказал он.

Старик вновь поднял голову. Смерил мальчишку с ног до головы непонятным взглядом. И спросил без интереса:

– Зачем?

– Мне так хочется, – не нашел лучшего объяснения Олег.

– Не стоит, – безразлично, без выражения, сказал старик.

– Я плачу, – настаивал Олег. – Это твоя работа, так ведь? Ты делаешь – я плачу.

– Подумай. – Тон старика стал предостерегающим. – А лучше не думай – просто уйди и купи на этот рубль сластей той, с которой поссорился. Это будет умнее.

– Тебе нет дела до моих ссор! – негромко, но резко бросил Олег. – Я ХОЧУ, чтобы ты это сделал.

Он приготовился продолжать спор, но старик внезапно спросил:

– Какой рисунок и куда?

– Сюда. – Олег коснулся груди слева под ключицей, почувствовав, как засосало под ложечкой от предчувствия неприятных ощущений. Это даже на Земле, говорят, больно – специальной машинкой, под обезболиваньем. А тут? Но он решительно продолжал: – Знаешь Рысь? – Старик кивнул. – Я хочу коловрат, – Олег употребил местное название свастики, – а в центре его – Рысь.