– Ты странная девчонка, – искренне сказал он, глядя на Бранку. – Наши не такие.

– Троерукие? Или глаз во лбу? – усмехнулась она.

– Не такие, – повторил Олег.

И Бранка ответила:

– Пошли спляшем.

Неподалеку гудела волынка, подвывали рожки и слышался смех. Олег протянул Бранке руку:

– Пошли.

Наколка дала о себе знать ночью, как только Олег уснул. В суматошном сне вновь пришедший Перун коснулся своим тупиком груди мальчишки – и прикосновение обжигало, как пламя. Олег проснулся от этой боли.

Грудь горела. Олег полез под рубашку – опухоль захватила всю левую сторону, была горячей даже сквозь повязку. Казалось, татуированная рысь вгрызается в тело. Знобило и выкручивало суставы, как при высокой температуре. Сейчас мальчишка раскаивался в своем дневном решении. «Загнусь еще от заражения крови, – с испугом подумал он. И вспомнил, что горцы ничем не болели. За все то время, пока он тут был, он не видел ни единого случая, если исключить травмы, раны и все такое. – Значит, и лечить такое они не умеют… У, блин!»

Уснуть не получалось, хотя очень тянуло. Стоило задремать – тупик Перуна возникал из качающейся мути и касался груди, вызывая новую острую вспышку боли. В конце концов, Олег сел, прислонился к тележному колесу и приготовился ждать, когда боль спадет.

Было душно. Волны тяжелого воздуха грузно перекатывались над Ярмарочной Долиной, небо затянули слои туч. Звуки казались слишком отчетливыми, стояла гробовая тишина в природе – ни ветерка, ни посвиста птиц, ничего. «Гроза будет», – подумал Олег, невольно кривясь от боли. Судя по всему, не он один плохо спал – тут и там среди телег шатались люди.

Сидеть было тошно. Усталость брала свое. Тело просилось в сон, боль из него выдергивала. Проклиная все на свете, Олег поднялся, не обуваясь и не застегивая ремня, сунул наган в карман джинсов и отправился шататься вокруг в надежде найти собеседника.

Росы на траве не было – еще один верный признак грозы. Когда он встал, то увидел нависшую над дальним краем, над горами, жуткую фиолетовую тучу. Тучу пришивали к горам белые стежки неслышных молний. Гроза шла покруче той, что они с Бранкой пережили в лесу.

Посматривая в сторону тучи, переступая через спящих и досадливо вздыхая, Олег выбрался на край лагеря. Постоял и углубился в лес, решив окунуться в ручей – если не целиком, так хоть головой, чтобы уж проснуться на самом деле. В лесу духота и тишина казались еще тягостнее. Деревья стояли молча, раскинув ветви, словно тоже не могли дождаться грозы. В их молчании была какая-то угроза – Олег почувствовал себя неуютно и остановился на опушке, вглядываясь в затемневшую лесную глубину. Там перемещались тени, корчились, приплясывали, и мальчик отвел глаза – перед грозой баловались уводни, разная пакость наслаждалась напряжением в мире. В такие минуты нечисть и нежить была особенно опасна, а большинство обычной нелюди просто попряталось по норам и дуплам. Олегу послышался человеческий голос, отчетливо позвавший на помощь, он напряг слух – зов повторился, и Олег узнал голос – звала его мать.

Скаж схлынул, мерзостишка перестаралась – рассудок подсказал Олегу, что его родных тут быть не может. Но в то же время явственно послышавшийся родной голос всколыхнул другую боль – в душе, боль и тоску. Подобрав увесистый сук, Олег яростно метнул его в тени, процедив:

– Вот вам… – и услышал негромкий стеклянный смех.

Смеялась мавка – почти человеческое существо, девушка с огромными зелеными глазищами на худеньком лице, в Вересковой Долине их не было, Олег только слышал о них. Она сидела в развилке дуба шагах в десяти от Олега, невысоко над землей, смотрела, склонив голову к плечику. Разговаривать мавка не умела, как и вся нелюдь – но была умнее самых умных животных; Олег часто задумывался, что они такое – все эти сказочные для него и обыденные здесь существа. Тупиковая ветвь эволюции? Или еще что-то? Во всяком случае, мавка была безвредной, она просто наслаждалась грозой, но по-доброму.

Олег махнул рукой, мавка замахала в ответ и снова засмеялась своим странным смехом. Потом ловко перескочила на ветки повыше и бесшумно исчезла в листве.

А Олег увидел Йерикку.

Рыжий горец стоял около того самого дуба – обхватив ствол насколько хватало рук и прижавшись лбом к грубой трещиноватой коре – стоял неподвижно, будто сросшись с деревом. Казалось, он спит стоя.

– Эй! – окликнул Олег.

Йерикка вздрогнул, медленно обернулся. Лицо у него было бледным, глаза смотрели непонимающе, словно он впервые увидел Олега или вообще плохо соображал, на каком свете находится. Потом моргнул и как будто узнал друга.

– Это ты… Почему не спишь?

– Тебя ищу, – невесть зачем соврал Олег. – Ты чего с дубами обнимаешься?

– В себя прихожу, – дернул плечами Йерикка. – Мы с Чужим пленного допрашивали.

– А… – Олег осекся и понимающе кивнул: – Ясно… Тошно?

– Ты себе и представить не можешь, – криво перекосил рот Йерикка – это не то что улыбкой, даже усмешкой назвать было нельзя. – До того пакостное дело… Хорошо, дуб помог.

– Дуб? – Олег смерил взглядом почтенное дерево. – Ну конечно… В каком смысле помог?