Шрифт:
Сам Штурвалов наедине с Лукой, выдавались минуты, почти выздоравливал и не очень заикался. Вел с Лукой взрослые разговоры. Объяснял, почему ушел от жены. В оправдание читал стихотворение:
«Я не хочу быть женой поэта!» —Сказала ты мне ввечеру,В преддверье неизвестного лета,Толком не объясняя почему.Больше ты ничего не говорила,А только ходила величаво,Как фламинго берегом НилаИли как у дворцового фонтана пава.Да, ты до смешного – как птица,Также гордишься собою в клетке.Не бойся, как может поэт спиться,Если он и пьет и пишет редко?Редко, но ведь и метко,Пьет да и пишет он:Пьет – словно уходит в разведку,Пишет – как расцветает пион.Лука стихотворения Штурвалова запоминал сразу, читал их вечером матери, словно отчитывался. Мать слушала снисходительно. Она заранее была уверена, что Коля Штурвалов, конечно, прелестный и талантливый по-своему, но не гений. Всерьез она принимала только признанных ею гениями.
Но летом Лука немного отступался от дяди Коли.
Луку перевозили в Челноки, к бабушке Мирре. Вместе с ней Лука читал приключенческие книги. Плавал в лодке по Волге не с Колей, а с дедом.
Собрались раз на другой берег на охоту. Лука повесил себе за спину дедово ружье, сел в лодку. Дед греб, потом кидал с лодки спиннинг, увлекся.
Оборачивается, Луки в лодке нет. Чашников глянул через борт, словно подступил к пропасти. И через пасмурную воду увидел, что Лука, так же покорно, сидит с двустволкой за спиной на дне. Свирепо замахиваясь спиннингом, дед случайно опрокинул внука за борт, тот неслышно перевалился и ушел на дно. Лука сидел на дне, белые волосы его колыхались по ласковому донному течению.
Как хищная птица, дед нырнул, разрубив руками воду, выбросил внука со дна в лодку. Тот и не нахлебался почти. Так замечтался, словно и в лодке уже не дышал, так замер в мечтах.
Когда Штурвалов наведывался к Чашниковым в Челноки, где сам раньше, иногда и теперь жил со своей семьей, дед подшучивал над ним. Лука смеялся вместе со всеми.
Сидели на террасе.
– Николай, – спросил Чашников, – почему бы тебе не жениться на Астре? Ты так любишь Луку, он тоже тебя любит. Степан все равно с ней не живет. Он, я думаю, не будет против. А то что ж она кукует одна? Устраивает у себя какие-то сомнительные сектантские сходки. Ты бы, Николай, взял бы ситуацию под контроль.
Николай обморочно откинулся на спинку стула и попытался ответить язвительно стихами:
– Ты-ы ска-ска-з-з-з.
– Может быть, Лука прочтет? Он ведь на зубок знает твои сочинения, – предположил Чашников. – Как, Лучик, ты готов? Ты понял, что затеял читать дядя Коля?
Лучик с готовностью кивнул и, улыбаясь, прочитал:
Ты сказала, что пахнут укропомПоцелуи и ласки мои,А слова мои пахнут сиропом, —Чем попробуй тебя замани!Кабы ласки Дышали сиропом,А слова отдавали укропом,Вот тогда б мы с тобой в унисонПогрузились в счастливейший сон.– Так, значит, были уже ласки и поцелуи? А укроп, Николай, это ничего. Укроп это не так плохо. От других навозом разит, они и то с женским полом не теряются, большим успехом пользуются у прекрасной части человечества. А ты укропа постеснялся.
Лучик смеялся. Прочитал с насмешкой не авторской, а над Штурваловом, хотя надо-то было выделить штурваловскую насмешку. Эх, мальчик, мальчик. Оскорбленный Штурвалов выкинулся прочь. Стремительно, словно падал параллельно земле через холодную сирень за калитку, соскальзывал сквозь сирень с земного шара. Лука беззаботно смеялся на сияющей в хрустальных сумерках террасе.
Штурвалов на лето замкнулся в своем заикании, ожесточился в кромешном вдохновении. Следил за Лукой из леса. Лука чувствовал эту слежку и начинал своего дядю Коля побаиваться. Боялся, что тот и ночью заглянет к нему в окно.
Но под осень счастье, помешкав, возвращалось. Дядя Коля приносил в Горбыли букет астр с намеком на верность Астре, а значит, Луке. Лука шел с этими астрами в школу.
Надо признать, что Иван Чашников извинился перед Штурваловым. Пошел он как-то по грибы. Тут как тут Штурвалов.
– Сколько же мухоморов, Николай, просто сплошные мухоморы, куда не ступи! – обратился Чашников так просто, словно и заходили в лес вместе. – А красавцы какие! Вот и пойми, что такое красота. Как живешь, Николай?
– Я-я жи-жи.
– Ты счастлив?
– Сча-щ-с-т.
– Я тоже очень счастлив. Но вот, посуди сам, разве не счастье созерцать эти же мухоморы?
– Счаст.
– Ты вот бродишь среди них, потому что счастлив, и счастлив, потому же самому. Ведь так?
– Так.