— А ты опасный человек, Алексей Игоревич, — восхищенно протянул Седых, поднимаясь с ним в лифте на последний этаж. — Всё продумал.

— Работа у меня такая, Вань. Каждая мелочь — на вес золота. Всех не переловишь, попрятались с*ки, а вот Максимова грех отпустить. Я ведь тоже умею передавать послание. И почерк у меня с детства каллиграфический.

Седой остался дежурить на этаже, а Лёшка пошел к указанному в сообщении номеру. Думал, придется пошуметь, выбивая тяжелую дверь, возможно, даже прибегнуть к помощи оружия, но против всех ожиданий дверь оказалась незапертой.

Каково же было удивление Максимова, когда одна из прошманде, собравшаяся оседлать его, истошно завизжала на весь номер, заметив Гончарова. За ней, крича не своим голосом и прикрывая руками сиськи, всполошились и остальные.

Лёшка кивком указал на дверь и они, уловив этот знак, со всех ног бросились из номера, сверкая на бегу голыми задницами.

В считанные секунды номер опустел.

— Что, не ждал? — начал наступать на СБшника, хрустя сжатыми кулаками. Как же они чесались загрубевшими корочками — не передать словами. Не успел Максименко вскочить на ноги, приняв оборонительную позицию, как Лёшка рванул к нему и, обхватив рукой шею, утопил мордой в подушку. — Не ждал… — навис над вырывающимся телом, надавив коленом на позвоночник. — Ну, извиняй, так получилось. Я по-простому, без сопровождения. Много времени не заберу.

С непередаваемым кайфом стащил Максимова за ногу с постели и, пока тот жадно хватал ртом драгоценный кислород, принялся избивать, приговаривая, где именно тот допустил ошибку.

— Передашь свому хозяину, — наносил удар за ударом, превращая лицо в кровавое месиво, — что я ср*ть хотел на его советы. А ты, гнида, теперь бойся своей тени. На мушке ты у меня. Ты и вся твоя п*здобратия. Один неровный выдох в мою сторону — и будете прохлаждаться в посадке. Один неровный выдох в сторону Влады — и что?.. Правильно, — увалил ногой в грудину, повторяя то же самое, что пытались сделать с ним, — тоже окажитесь в посадке. И пох** кто вы и под кем ходите. Ты меня понял? Сможешь передать?

Максимов что-то невнятно пробормотал.

— Что? Повтори, я не расслышал?

— С-с-смогу-у-у, — прохрипел, едва шевеля разбитыми в кровь губами.

— Молодец, — потрепал мужчину по щеке, удерживая на весу за волосы, после чего отшвырнул от себя практически бесчувственное тело и направился в ванную.

Как не старался бить аккуратно, а всё равно испачкался. Руки вымыл, а вот пиджак пришлось снять. Слишком яркими были пятна крови на бежевой ткани. С минуту смотрел на свое отражение, отмечая бледно-желтую отечность под левым глазом и рассеченную бровь. Смотрел и чувствовал умиротворение. Некое животное удовлетворение. Не потому, что был зверьем по природе своей, а потому, что привык платить сторицей за оказанное «добро».

Неспешно вытер руки, вернул на место отцовские часы и, окинув взглядом стонущее в болевом шоке тело, покинул номер.

Вот так будет с каждым, кто посмеет идти против него. Если убить нельзя — будет калечить, забивать до полусмерти, ломать ноги, ребра и позвоночники. Потому что теперь ему есть что терять. Потому что впервые за долгие годы у него появился смысл жизни.

Приехав домой, некоторое время сидела в машине, собираясь с мыслями. А домой ли я приехала? Нет. К абсолютно чужим людям, которые только и делают вид, что суют свои носы в мою жизнь и указывают, как должно быть лучше.

Разговор с Олегом выбил из колеи, спустил с облаков на землю. Болезненно так спустил, ощутимо. Пока ехала в посёлок, прозревала с его заявления и решала одну весьма сложную задачку: кто осмелился торговать мной и главное, за какие такие грехи?

Максим? Вот уже полгода как его нет в живых, да и относился он ко мне всегда ровно. Даже если допустить такой бред — всё равно не вязалось в голове. Во-первых — не имел права, а во-вторых — он ни разу не обмолвился о подобном в моем присутствии.

Павел Олегович? Вполне возможно. Он вообще настолько реалистично вжился в роль опекуна, что оставалось удивляться, как меня до сих пор ещё не посадили под замок. Да, он грозился выдать меня замуж. Я много раз слышала об этом лично, но он ни разу не указал на Олега. Потом… не маловажную роль сыграла и новость о том, что он оставил право выбора за мной. Когда Лёша рассказал об этом, я, признаться, сначала не поверила. Невиданная щедрость с это стороны. Но тот факт, что он сказал это при посторонних свидетелях — заставило принять очевидное: с моим мнением всё-таки считаются.

Оставалась только Вика. Эта может. Не единожды входила в образ Гузеевой, напаривая мне Турского. А после того, как влепила пощечину, заявляя, что с ним меня ждет райская жизнь — так вообще попала в чёрный список. Никогда не понимала, как можно ненавидеть родную сестру? Оказывается, очень просто. Когда тебя ненавидят настолько сильно, что даже не скрывают этого; когда перестают быть примером, опорой и частичкой души — тогда всё реально. Разница лишь в том, что я не желала ей зла. Она же…

Ладно, с ней и так всё понятно: решила изгадить мне жизнь в отместку за смерть мамы. Допустим. Но при чем тут залог? Что она могла попросить у Олега, пообещав меня взамен? Боюсь даже представить.