Кессель кивнул. Большая часть его биографии не была особым секретом. Просто ее редко поминали вслух. Но журналист, умудрившийся сослаться на Кесселя как на чей-то рупор, сгорел бы даже не на политике — на непрофессионализме. Самым забавным, настолько забавным, что даже сам Суслик мог оценить шутку, было то, что его оценка текущей ситуации совпадала с мнением Волкова процентов на восемьдесят пять. И была совместима еще на десять.

— Что будем делать дальше?

— Ты — что хочешь. Я намерен продержаться до конца и проводить Майю Львовну домой. Или куда ей будет угодно. А ты?

Суслик пожал плечами.

— Здесь очень хорошее саперави, — сказал он. — И мартини тоже очень даже ничего. И песни. И я еще потом мускат попробую.

— Мне тут сделали очень щедрое предложение…

— Ты собираешься его принять? — Суслик даже не спросил, какое.

— Нет.

Благодарность иссякает довольно быстро, клан не нужен, на этой стадии даже вреден. А вот сами люди очень даже пригодятся. Золотая рыбка из благодарности исполняла три желания. Рябая корова для стариковой дочки сделала много больше.

— Но собираешься ждать до конца представления. До того момента, когда разойдутся даже гейши.

— Yessir.

— Пожалуй, не буду тебе мешать.

Мускат он пробовать не стал. Саперави и впрямь оказалось неплохим. А бармен — человеком ко всему привычным, потому что на предложение налить матэ по-сицилийски в бокал для коктейлей и бровью не повел. Бокалы термостойкие, это Габриэлян заметил сразу, так что пострадать могли только вкусовые качества матэ. Ну и Король — от зрелища сугубой профанации. Что ж, подглядывать за коллегами не всегда приятно.

Матэ, в общем, не обязателен, просто примерно так и следовало вести себя человеку, желающему остаться относительно трезвым. Окружающим незачем знать, какое именно количество алкоголя ты можешь употребить безболезненно. Ну или относительно безболезненно. И уж вовсе незачем знать о том, что попытки охватить и осмыслить броуновское движение в зале, действуют куда надежнее алкоголя, и если говорить об эйфории, и если говорить о вестибулярном аппарате…

Культурный бомонд был, в общем, таким же относительно вежливым гадюшником, как и политический — но тут преобладали яркие тропические змеи. Или даже морские — из тех, что живут в коралловых рифах. Террариум. И шесть практикующих герпетологов, то бишь факиров. Чья задача осложнена тем, что змеи у нас поголовно теплокровные. Со старшими все-таки много проще. И чем больше им лет, тем удобнее иметь с ними дело.

Интересно, подумал он, сколько мужчин затевают любовную связь из соображения "у нее есть чему поучиться"? Можно, в принципе, прикинуть и посмотреть. Кто-то наверняка этим вопросом занимается.

Ему никогда не доводилось раньше бывать на таких праздниках, но записей он видел много. И мог сказать — точно — чем нынешняя вечеринка отличается от такого же юбилея пятилетней давности. Естественники и инженеры. И почти наверняка — социологи и социопсихологи — тут он мало кого знал в лицо. Направления, оказавшиеся в зоне внимания государства. Не явного, не демонстративного, но внимания. И Инфоком повернулся как подсолнух. Это Карлов может себе позволить жить в эмпиреях и соотноситься только с собственным вкусом. Большинству нужно все время получать ответ даже не на вопрос "что происходит?" — это самый верхний слой — а на вопрос "кто я сейчас?". Узнавать себя в потоке. По отдельности они могут ошибаться. Как среда… они достаточно точны, хотя и не всегда способны определить, что именно предсказывают.

Матэ все-таки помог. Так что фотографа он не пропустил — и даже, кажется, умудрился не отдавить ему ни одной мозоли. Многие большие люди аномально стеснительны и добродушны — об этом часто пишут, да и Габриэлян это замечал. Если ты способен раздавить руку девяти собеседникам из десяти — твое рукопожатие будет вынужденно робким.

Общая же неловкость проистекала, наверное, из того, что, будучи добрым человеком, Карлов при всей своей силе мало что мог поделать. Так бывает. У этой роскоши — жить в собственном, персональном времени — есть и обратная сторона: невозможность точно состыковаться со временем внешним.

— У вас необычное лицо, — сказал вдруг Карлов. Габриэлян выразил недоумение вслух. Он полагал свои черты совершенно заурядными.

— Черты — да, — Карлов два раза кивнул — словно утверждая вторым своим кивком первый. — Мышечный рисунок необычный. Вы из-за него долго будете выглядеть моложе своих лет.

— Это вряд ли, — улыбнулся Габриэлян. — Как говорил мой прапрапрадед: "Мне много не дадут, меня сразу расстреляют".

Как правило, дальше собеседник спрашивал, что случилось с предком, но Карлов опять кивнул.

— И это тоже.

Комм просигналил одиннадцать вечера. Издебский в роли хозяина вечеринки попрощался со всеми, сказав, что у журналистов не бывает выходных, так что вечер лучше закончить и расстаться на той высокой светлой ноте, которую нам подарила Алина. Гейша ответила сжатой, но теплой речью: ей очень приятно было развлекать гостей и сотрудников Инфокома, не каждая гейша может похвалиться тем, что ее последний вечер собрал столько народу, она благодарит хозяина, гостей и, конечно же, коллег.