Шрифт:
Пахан всегда был правильным пацаном. Попав на зону еще по малолетству, он легко втянулся в блатную жизнь, быстро принял устоявшиеся в тюремной среде понятия и, еще до освобождения, определил для себя жизненный путь.
На свободе он провел не больше года – попался на разбое и загремел уже на «взросляк». Обостренное чувство справедливости, врожденный внутренний стержень, нежелание идти на компромиссы с начальством, умение не давать себя в обиду быстро сделали ему репутацию человека надежного и четкого. Уже в двадцать два Пахан стал «смотрящим», в двадцать три впервые «расписался на трупе», а к двадцатипятилетию его «короновали».
Пахан подмял под себя всю тюрьму, легко продавил тюремное начальство и чувствовал себя даже лучше, чем на свободе – в мире нормальных людей, где синие партаки ничего не значили. Он был настоящим хозяином зоны, казнил и миловал, определял, что будет «правильным», а что – «зашкварным», объединяя в своем лице власть законодательную, судебную и исполнительную. За счет мелких правонарушений ему удавалось увеличивать срок, оставаясь у себя «дома», где он получал все – наркотики, алкоголь и женщин. Но главным была, конечно же, власть.
Однажды власть сменилась. Сначала в стране, а потом и на зоне. Среди заключенных появились молодые и дерзкие, не признававшие никаких понятий, а сверху – «функционеры» и «законники», неготовые делить с ним трон. Так, чтобы сохранить жизнь, Пахану пришлось подать прошение на УДО, которое было без лишних проволочек удовлетворено. Пахан ходил по улицам и не узнавал мир, от которого он добровольно себя изолировал. Счастливые, улыбающиеся и свободные люди – они сводили его с ума, заставляя осознавать, на что он разменял свою жизнь, в какое чудовище превратился, сколько казненных, «опущенных» и ослепленных ржавой «мойкой» он оставил за спиной. Ноги сами привели его к Дому. Тот сковал его по рукам и ногам, а лицо накрыл железной сеткой, будто запоздало выполняя желание Пахана оставаться в заключении. Пахан уверен, что заслужил такую судьбу, истово веря в свое предназначение – поддерживать одному ему понятный порядок.
Никто даже не знает их настоящих имен. Непоседливые дьяволята по сути превратили Дом в собственную игровую площадку, подстраивая каверзы, дурачась, хулиганя и откровенно издеваясь над другими жильцами. Они не очень общительны, и об их жизни до Дома известно мало. Ходят слухи, что говнючата отравили свою собственную мать, заставив ее выпить средство для прочистки труб. Но никакого чувства вины Близнецы, похоже, не испытывают. Бытует предположение, что даже в Дом они попали исключительно случайно. Лишь самый внимательный сможет углядеть в самой глубине двух пар глаз отражение некой пустоты и скорби. Но для этого придется их хоть как-то зафиксировать на одном месте.
Надежда никогда не желала от жизни большего, чем могла бы желать каждая нормальная женщина – двое прекрасных детишек, любящий муж, уютная квартирка, поездки на море.
Борис поначалу казался таким обходительным, таким мужественным. Простоватый и даже временами грубый, он все равно занимал совершенно особенное место в ее сердце. К сожалению, Борис был неравнодушен к алкоголю. Со временем, пока Наташенька росла, а Надежда становилась старше, теряя свою красоту, юность и соблазнительные формы, Борис становился неравнодушен к их дочери. Надежда предпочитала закрывать глаза на изменения, происходящие с ее мужем и дочерью, поэтому задержание Бориса стало для нее совершеннейшей неожиданностью.
Своим поведением в отношении Наташи она не гордилась, впрочем, всегда находила себе оправдание. Перед тем, как отбыть на кичу, Борис оставил в Надежде «прощальный подарок». Родион, ее солнышко, ее мечта – теперь не было никакой надежды вырастить второго ребенка для матери-одиночки. Надежда специально не ходила в женскую консультацию, зная, что Родиона она оставить не сможет. Поначалу, после мучительных родов в одиночку на опустевшем семейном ложе, Надежда хотела подкинуть малыша к дверям больницы или приюта, но такой поступок казался ей предательством.
Сама не своя, Надежда глубокой ночью упаковала младенца в мусорный мешок, надеясь, что дитя быстро задохнется, сбросила его в мусоропровод, но надрывный плач поломавшегося малыша еще долго гулял по подъезду, преследуя Надежду в самых страшных ее кошмарах.
После возвращения Бориса квартиру пришлось поменять – они не могли позволить себе жить в Москве, пришлось найти что-то подешевле, в области. Никто уже не помнит, по какому адресу отправилось семейство, но очутились они в Доме.
Борис вырос в обычном рабочем районе, где-то на окраинах Твери. И отец и мать Бориса работали на скотобойне, оставаться Борису было особенно не с кем, поэтому он частенько наблюдал за работой родителей. Это быстро показало ему, насколько незначительна и хрупка любая плоть. А заодно научило не бояться крови.
Отец – жестокий тиран и алкоголик, превратив собственную жену в бледную, безмолвную тень, переключился на сына. Напиваясь, он заставлял Бориса надевать ужасно вонючую самодельную маску из свиной морды, принуждал ползать по полу и избивал ногами, а временами заходил еще дальше…Впрочем, об этом Борис предпочитал не вспоминать.