Эльчин
ГОЛУБОЙ, ОРАНЖЕВЫЙ...
Перевод на русский - А. Орлова
Снова прокричал петух, и Гашам-киши с кувшином для омовения спустился во двор, но, увидев, что опять моросит, да еще и холодно, поднялся в комнату, накинул на плечи шинель, оставшуюся с войны, длинно зевнул и, все еще поеживаясь от холода, направился в конец двора,
В этом году осень пришла поздно, но уж пришла так пришла - неделю погода не прояснялась, все моросило и моросило, и сегодня, кажется, будет то же самое; нет, чтобы хоть один хороший ливень - и дело с концом.
Гашам-киши вытер о камень перед уборной свои калоши и потянул на себя деревянную дверь. Дверь со скрипом отворилась и так же со скрипом захлопнулась.
Айна-арвад выглянула во двор с балкона и тут же отпрянула назад, в комнату. Глаза бы на такую погоду не глядели.
Но в этот час в доме был еще один человек, которому были нипочем и запоздавшая осень, и нудный дождь, потому что человек этот - Аллахверди сладко спал себе под теплым одеялом и видел сон. Видел, будто стоит он в новом костюме, при галстуке перед районной парикмахерской, а на голове у него шапка, с тремя кисточками и с раздвоенным козырьком, точь-в-точь, как у кинооператора, что из города приехал. Все смотрят во все глаза на Аллахверди и на эту его странную шапку. Аллахверди и сам во сне посмеивается над своей шапкой, но в то же время и гордится ею. Вдруг видит, отец идет с базара, прямо к нему. И спрашивает, как обычно, очень громко:
– Что это у тебя на голове?
Не успел Аллахверди рот открыть, как отец закричал:
– Эй, Аллахверди, уже полдня прошло! Аллахверди напрягся, уж так ему хотелось остаться в райцентре, но это было невозможно, потому что голос отца раздавался над самым ухом, хотя кричал он с балкона.
– Эй, Аллахверди! Вставай!
Не открывая глаз, Аллахверди потянулся на постели и лениво спросил:
– Ну в чем дело?
Конечно, он и сам отлично знал, в чем дело. Надо было встать, как всегда, за два часа до начала уроков, вывести жеребца из стойла, поехать к арыку, напоить, коня, потом вернуться, отвести корову Гызыл в стадо, потом дров наколоть, потом съесть парочку лавашей с сыром, запивая горячим молоком и пойти в школу. Все это было ему известно и все надоело так же, как осенняя сырость и слякоть.
Но ничего, уже скоро, очень скоро он поедет в Баку поступать в институт: вот придет и уйдет зима, потом весна, а там уже и лето - экзамен за экзаменом, а потом прости-прощай, серый жеребец, прощай, корова Гызыл, прощай, колун с грабовым топорищем. А Гашам-киши все надрывался:
– Аллахверди! Ну где ты там?
– Встаю, встаю!..
– Аллахверди откинул одеяло, сел на постели, поглядел на стадо оленей, вытканное на толстом ковре под своими большими ступнями и, помаргивая, начал одеваться. Глаза у него слипались.
Гашам-киши вывел корову из хлева и поставил под балконом. Вслед за нею потащился и теленок.
Аллахверди тем временем умывался, вернее смачивал глаза холодной водой из рукомойника. Посмотрел на теленка и пожалел его - за что бедному такое: из теплого хлева - да в это промозглое утро.
Гашам-киши отогнал теленка, а мать Аллахверди, Айна-арвад, зажав меж колен подойник, принялась доить корову.
Аллахверди медленно спустился во двор, не глядя на отца с матерью, вошел в хлев, повозился, отвязывая серого жеребца, и за уздечку вытянул его оттуда, потом, открыв ворота, забрался на неоседланного коня, который не хуже человека представлял себе всю последовательность действий: каждое утро ездили они на водопой.
Мелик, который вместе с Аллахверди учился в десятом классе сельской школы, тоже, как обычно, зевая, сидел верхом на гнедой кобыле, и гнедая кобыла не торопясь пила из арыка, и пятнистый стригунок пил с ней рядом. Первое, что сообщил Мелик, увидев Аллахверди, это что заболел Сафтар-муэллим и на урок не придет.
– Да?
– сказал еще не совсем пришедший в себя Аллахверди и подумал, что у Сафтара-муэллима, конечно, опять ревматизм разыгрался в такую паршивую погоду.
– Ревматизм, что ли?
Мелик зевал не переставая.
– Да, - ответил он.
Сафтар-муэллим был соседом Мелика по двору, он преподавал физику и как раз сегодня первый урок - физика: значит, можно не спешить.
Гнедая кобыла, напившись, подняла голову, мудро так посмотрела на айвовые деревья, что росли неподалеку, и потянулась к недавно зазеленевшей по краям арыка осенней траве. Мелик дернул за уздечку.
– Джафар едет в район, - сказал он.
– К вечеру кино привезет.
– Да?
– еле выдавил из себя Аллахверди, скулы ему сводила зевота.
Джафар, старший брат Мелика, был киномехаником. Раз в два или три дня привозил он из райцентра фильмы и показывал их в клубе. Молодежь очень уважала киномеханика Джафара, но вот приехал в село кинооператор из Баку в этой самой диковинной шапке, и сразу стало ясно, кто слон, а кто верблюд, потому что одно дело поехать в район и привезти оттуда фильм, какой дадут, и совсем другое дело, когда берешь кинокамеру в руки, приставляешь ее к глазу и начинаешь сам снимать фильм.
Этот кинооператор уже четыре дня, как приехал из Баку и остановился у Салмана-киши, что жил через три дома от Аллахверди. Четыре дня как приехал, а снять ничего не мог, погода, говорит, плохая, надо, чтобы солнце вышло.