А телеграмму я дал действительно глупую: "Тот же голос, тот же бас. В пансионате тот же Басс".

Иосиф Самойлович Басс - бессменный директор пансионата. С тех пор как я открыл глаза, я помню этого Басса. Невысокий, рыжий, он с той же улыбкой, с теми же унылыми движениями, с той же надеждой в глазах встречает и провожает отдыхающих.

Сурея прочтет телеграмму и скажет: циник. Она скажет это про себя, потому что обо мне она говорит только с собой.

Глупо, глупо, глупо...

Я взглянул на руку. Кожа под часами была белой-белой. Вся рука загорела, а от часов остался след. Потом и он загорит. Если в киоске проката вдруг потеряют мои часы, след загорит и будет казаться, что часов не было. А останется ли след от Фирангиз? Чем заполнится место, оставленное ею в этом мире? Ничем! Миру нет дела до исчезновения Фирангиз. Он даже не почувствует пустоты: ее место заполнится водой, воздухом, солнцем. И солнце будет светить по-прежнему, как будто не было Фирангиз. Почему?

– Пап, что это такое?

Толик снова показывал на грибки на берегу.

– Иди ко мне, погребем вместе, - сказал я ему.

Он хитро так посмотрел на меня, давая понять, что его не проведешь. "Я знаю, что ты уходишь от ответа", - говорил его взгляд. Потом он ухватился за мою руку и перебрался ко мне. Мы стали грести вместе.

Деревянные грибки на берегу этого искусственного озера стояли в слишком строгом порядке. Их симметрия казалась ненатуральной на фоне гор. "Это все равно, как если б Гачаг Наби2 взял портфель и пошел в издательство, - подумал я.
– Гачаг Наби - Кавказский хребет, а портфель - квадрат этих искусственных грибков".

Однажды, кажется, это было в прошлом году, я пошутил таким же образом. Мы гуляли в парке и остановились у водопада. Это был маленький искусственный водопад. Речку перегородили, и он лился жидкой струей поблескивая на солнце. "Смотри, как красиво!" - сказала Сурея. Я пожал плечами. "Это похоже на Керогллы3, который взял зонтик и спрятался от дождя", - сказал я.

Сурея рассердилась. "Вечно ты недоволен! Все теСе не нравится! Мы целый год ждем этих дней, готовимся, копим деньги, а тебе хоть бы что. Ты и в отпуске так:й же, как дома".

4Йо я не могу радоваться тому, что мне не нравится. Я не могу естественно восхищаться тем, что неестественно".
– "Заладил: естественно-неестественно! Все это у тебя слова. Ты и простой речкой не можешь восхити; ,-ся".
– "А что ты хочешь? Чтоб я подогревал себя? Чтоб искусственно восторгался самой природой?"

– Пап, давай я перейду на другой бок!
– сказал Толик.

Я подхватил его и перенес к другому веслу. Какой он легкий! Сколько я ни проделываю фокусов, чтобы заставить его есть, он не поправляется. Дома это обычно вызывает смех. Смеется даже Сурея. Я кукарекаю, кувыркаюсь, скашиваю глаза и прошу: "Толик, съешь еще ложечку..." Сурея говорит, что мне бы не писать о театре, а играть в нем.

Когда в такие минуты к нам заходила Фирангиз, она тоже смеялась и говорила Сурее: "Все думают, что те за муж сухарь, а он совсем не такой. Посмотри! Это просто цирк, не надо ходить на Олега Попова".

Больше я не услышу смеха Фирангиз. Никто уже не засмеется так, как она, и никто не сравнит меня с Олегом Поповым.

Ее нет. Она умерла.

Вот и я так когда-нибудь уже не буду грести, не буду вспоминать о своих ссорах с Суреей, не буду сравнивать Кавказский хребет с Гачаг Наби. А потом и Толик не будет грести, а потом и сын Толика, и, может, внук его, который уже не будет знать моего имени...

– Пап, ты опять свистишь?

– Прости, Толик.

Впереди виднелся мост.

– Давай проплывем под этим мостом!
– сказал я.

Толик улыбнулся. Улыбку, как и глаза, он взял у Мушкиназ-ханум. Интересно, что возьмет его сын у меня?

Когда вчера пришла телеграмма от Мушкиназ-ханум, Сурея сразу же заказала телефонный разговор с Баку. По телефону Мушкиназ-ханум сказала, что Фиру задавил автобус. Он прямо смял ее, нашу бедную Фирангиз. Потом она сказала, что в Баку очень жарко и завтра у Дамира первый экзамен.

Сурея едва вышла из будки. Я должен был поддержать ее, чтобы она не упала. Кроме того, я боялся испугать Толика. Ночью она улетела на похороны.

Фира училась с Суреей в одном классе. Они вместе закончили школу и вместе поступили в один институт - медицинский. Там они учились в одной группе. И на работу их направили в одно место. Я забыл, как называется этот институт, институт онкологии, рентгенологии и радиологии? Толик точнее знает его название.

Фире, как и Сурее, было двадцать девять. Мы с ней ладили: она предпочитала меня Олегу Попову, а я обещал, когда Толик подрастет, сосватать ее за Толика. Нельзя же оставаться старой девой.