Спустя несколько дней после захвата Минска начальник Генерального штаба сухопутных войск Германии [92] генерал Франц Гальдер написал: «Можно без преувеличения сказать, что война выиграна за две недели». Большинство британских и американских военных были согласны с этим. Русские поначалу будут сражаться, чтобы их не сочли трусами, а затем, подобно британцам и французам в 1940 году, сдадутся или отступят. Однако, делая такие прогнозы, они не учли исторические факты. Начиная с польского вторжения 1605 года [93] до нападения Наполеона в 1812 году русские солдаты проявляли незаурядную храбрость и стойкость. Фридрих Великий, который воевал с русскими в XVIII веке, писал: «Чтобы победить [русского], вы должны убить его, заколоть штыком, а затем выстрелить в ублюдка» [94] . В ходе июньских боев на польской границе советские солдаты сотни раз демонстрировали беспримерный героизм и самоотверженность. В июле, через месяц после того как боевые действия переместились далеко на восток, горстка красноармейцев все еще держалась в цитадели Брест-Литовска на советско-польской границе. Перед смертью один из защитников крепости написал на стене: «Я умираю, но не сдаюсь! Прощай, Родина» [95] .

В начале июля жители прифронтового Смоленска, города холмов и церквей, проснулись от скрежета и грохота тяжелых машин. Когда солнце развеяло утреннюю дымку, стало видно, что по всему горизонту растянулись колонны немецких танков. Масштабы и скорость немецких успехов под Белостоком и Минском 20 уничтоженных русских дивизий и почти 300 тысяч пленных за неделю с небольшим воодушевили Берлин и встревожили Москву [96] . В обеих столицах развернули карты и обвели красным Смоленск – последний крупный город на пути к столице. В начале июля под палящим солнцем началась битва. Немцы, заполонившие окрестности Смоленска, размахивая боевыми флагами и распевая патриотические песни, были олицетворением воинского шика, а защитники Смоленска были его полной противоположностью. Плохо экипированные и плохо обученные, солдаты Советской армии резерва мало понимали в военном деле в обычном его смысле и находились в Смоленске только потому, что больше некому было защищать город. Но народные предания и традиции вооружили русского солдата двумя классическими навыками. Во-первых, он умел убивать. Немецких военнопленных расстреливали на месте или, если позволяло время, калечили. Во-вторых, советский солдат умел умирать. Когда кончались пули, он шел врукопашную, а если не было поддержки артиллерии, он забрасывал немецкие танки бутылками с зажигательной смесью, более известными как коктейль Молотова. Один раненый радист две недели передавал информацию о маневрах немцев из кабины сгоревшего танка, пока его не убили. В конце июля, после нескольких недель ожесточенных боев, немцы взяли верх и дороги вокруг Смоленска заполнились длинными колоннами людей, марширующих на восток под бескрайним русским небом, которое они раньше не видели, навстречу судьбе, о которой не смели думать. Когда в августе боевые действия прекратились, 600 тысяч советских солдат были убиты, ранены или попали в плен [97] , а Гитлер тем временем строил планы по колонизации России [98] .

«Есть только одна обязанность: германизировать эту страну», сказал он своим генералам. «С этой целью мы приступили к строительству дорог, которые приведут в самую южную часть Крыма и к Кавказу. По всей длине эти дороги будут усеяны германскими городами, а вокруг этих городов обоснуются наши колонисты. <…> Мы не будем селиться в русских городах. Мы предоставим им возможность развалиться на куски без нашего вмешательства. И самое главное, никакого сожаления по этому поводу. Бороться с лачугами, уничтожать блох, поставлять немецких учителей, издавать газеты… это слишком мелко для нас. Мы, возможно, ограничимся тем, что установим радиопередатчик под своим контролем. В остальном пусть они [русские] знают ровно столько, сколько нужно для понимания наших дорожных знаков, чтобы они не попадали под наши машины» [99] .

Если смотреть сквозь призму истории, Смоленское сражение стало стратегической победой СССР. Оно позволило выиграть время, чтобы укрепить оборону Москвы и восполнить огромные потери личного состава и техники, понесенные в первые недели боевых действий. Именно в Смоленске немецкое командование осознало, что победа обойдется им намного дороже, чем они рассчитывали. В 1939 и 1940 годах Германия получила большую часть Западной и Центральной Европы по выгодной цене в 50 тысяч погибших [100] . В Смоленске цена победы составила 80 тысяч убитых и раненых [101] ; а впереди еще была Москва, а за ней – сотни других городов, поселков, деревень, лесов и степей. В начале августа, когда немцы потеряли половину состава [102] , генерал Гальдер пересмотрел свое мнение о Красной армии: «Мы недооценили русского колосса… Когда мы уничтожаем дюжину дивизий, на их место приходит еще дюжина».

Гарри Гопкинс был весьма своеобразным человеком. Бродвейский всезнайка с доброй душой, б'oльшую часть своей профессиональной карьеры он провел, докучая людям: сначала в качестве социального работника в Нью-Йорке, а затем на посту руководителя Управления промышленно-строительными работами общественного назначения, где его управленческие навыки привлекли внимание президента Франклина Рузвельта [103] .

Некоторые дружеские отношения не требуют объяснений. Дружбы между Рузвельтом и Гопкинсом не было. Президент был американским аристократом, чья родословная пестрила громкими именами. Гопкинс родился в небогатой семье со Среднего Запада, и его интересы сводились к скачкам, полуночным карточным играм, ночным клубам, виски с содовой и красивым женщинам. Двух этих людей связывал общий опыт жизни в тени смерти. Рузвельт был парализован после перенесенного в 1921 году полиомиелита [104] , а позже, во время своего президентства, страдал от болезни сердца. Гопкинсу в 1937 году из-за заболевания раком удалили три четверти желудка, после чего он был подвержен тяжелой форме анемии. На фотографиях военного времени его легко узнать по самому болезненному лицу из тех, кто попал в кадр.

Сообразительность и почти кошачья чуткость к настроению Рузвельта сделали Гопкинса в 1930-х годах фаворитом президента, но глубокое взаимопонимание, возникшее между ними во время войны, объяснялось тем, что Рузвельт был президентом-колясочником. Из-за ограниченной подвижности и слабого здоровья президент нуждался в надежном заместителе, которому он мог позволить говорить от своего имени, когда сам был не в состоянии это делать. К началу 1940-х годов никто не понимал Рузвельта лучше, чем Гопкинс, и никто не мог так точно и ясно передать его мысли. Как-то раз, во время первого визита Гопкинса в Великобританию в январе 1941 года, Черчилль разразился монологом на тему англо-американских отношений. Когда премьер-министр прервался, Гопкинс осадил его с чисто американской прямолинейностью. «Не думаю, что президенту сейчас есть хоть какое-то дело до всего этого, – сказал он. – Видите ли, мы заинтересованы только в том, чтобы этот чертов сукин сын Гитлер был побежден».

Спустя шесть месяцев июльским утром Гопкинс кружил над базой шотландских ВВС в кабине бомбардировщика B-24. Внизу виднелся Прескотт, пригород Глазго. На поле рядом с пресвитерианской церковью [105] дети играли в футбол, садовник косил лужайку перед ратушей. Визит Гопкинса стал результатом его недавнего разговора с Рузвельтом: вечером 11 июля президент вызвал его в Белый дом, чтобы обсудить предстоящую поездку по странам, вступившим в войну. В тот вечер демократия находилась под угрозой в каждом уголке земли. Британцы отступали повсюду – от Ближнего Востока до Гонконга; большая часть территорий Китая, Монголии и Индонезии находилась под контролем Японии, а воды Атлантики кишели немецкими подлодками. Россия также изрядно беспокоила Рузвельта. Генерал Джордж Маршалл, начальник штаба армии США, сомневался, что Красная армия сможет продержаться больше двух месяцев. Рузвельт был более оптимистичен. Тем не менее, даже если Маршалл был прав, вовлеченная в войну Россия с каждым днем ослабляла давление на западные демократии. Кроме того, теперь Сталин должен был дважды подумать, прежде чем договариваться с Германией (что он, вероятно, и сделал бы, если бы не мог рассчитывать на поддержку США и Великобритании).

Как невоюющая держава, Соединенные Штаты не могли доставлять грузы напрямую в Советский Союз, но могли косвенно облегчить их доставку. Чтобы показать Гопкинсу, как это сделать, Рузвельт вырвал из журнала «National Geographic» небольшую карту Атлантического океана и обвел регион, который начинался на Восточном побережье Соединенных Штатов и простирался на восток вглубь Атлантики и на юг через Азорские острова. Этот регион совместно патрулировали ВМС США и Великобритании. Согласно плану Рузвельта, британские суда должны были конвоировать суда с грузами для России, а американские – охранять акваторию, обозначенную Рузвельтом. Вручив Гопкинсу карту из журнала, Рузвельт сказал ему собирать чемоданы и возвращаться в Англию.