В то же самое время создание верхней палаты парламента в унитарном государстве скорее исключение из правил. Но и здесь форма не соответствует содержанию, так как казахстанский Сенат на самом деле должен был играть четыре главные цели.

Во-первых, как дополнительный политический предохранитель, в случае конфликта между нижней палатой и президентом, что при Н.Назарбаеве, скорее имела гипотетический сценарий, чем реальный. По крайней мере, при том составе управляемых внутрипарламентских игроков, которые делали парламент больше похожим на «нотариальную контору» при АП, чем на самостоятельный законодательный орган.

Во-вторых, как один из коллективных преемников в случае форс-мажорной ситуации, связанной со смертью первого президента, что автоматически делает спикера Сената временно исполняющим обязанности главы государства.

В-третьих, как политический институт, где все бывшие президенты страны получали бы статус пожизненных сенаторов.

В-четвертых, как запасной аэродром для тех, кому пока еще не нашли достойного места во властной обойме и кто получил почетную синекуру за выслугу лет. В глаза бросается то, что если в момент создания Сената президент мог назначать только семь депутатов, то в момент написания этой книги из 47 мест в верхней палате парламента уже 15 сенаторов назначались президентом.

Более того, по мнению некоторых аналитиков: «Каналы продвижения кадров из регионов в центр практически закрыты. Это раньше в столицу забирали перспективных чиновников из областных и районных акиматов, а региональная элита инкорпорировалась в центральную посредством депутатства, рекрутинга, постоянного кадрового обмена. Однако к концу 90х, когда нормой стал командный принцип работы, названные каналы дали сбой… Командный принцип перемещения лишает чиновника из региона перспективы, ведь ротация в столицу возможна, как правило, в составе команды» 155 .

Не являются представителями региональных интересов и большинство местных акимов, которые являются назначенцами центра, что обрекает многих из них на роль «временщиков» со всеми вытекающими отсюда негативными последствиями. В регионах в принципе давно уже существует некая форма двоевластия, где областной аким является ставленником президента, а рулить хотят местные региональные бароны. В результате, конфликты между этими двумя игроками вполне возможны. Но обычно победу одерживают теневые игроки в тех регионах, где есть слабые акимы. При этом существующие региональные игроки, даже при наличии неформальных каналов взаимодействия с теми или иными околопрезидентскими группами, в основном, не используют эти каналы для защиты или поддержки интересов регионов с точки зрения их социально-экономического развития. В пользу этого говорит тот факт, что большинство наших регионов как были депрессивными, так и остались. Ведь их дотационный статус устраивает региональных баронов, которые давно встроились в неэффективную систему распределения бюджетных денег на местном уровне, в том числе через коррупционные тендеры, где существует постоянная толкучка бизнес– структур, аффилированных с акимами или с местными бонзами. Поэтому вряд ли кого-то удивляет «день сурка», связанный с ежегодными заявлениями Счетного комитета о неэффективном использовании бюджетных средств в регионах.

Немного иная ситуация с несколькими регионами-донорами, в том числе нефтегазовыми, где у региональной элиты больше претензий к системе распределения сырьевых доходов, а также к кадровым назначениям из центра. Тем более, что «регионы западного Казахстана менее всего представлены в управленческой элите страны – их совокупная доля – около 10% парламента и они вообще не представлены в правительстве» 156 . Нельзя исключать того, что в будущем политических амбиций в этих регионах будет гораздо больше, чем в других областях Казахстана, где большинство региональных баронов вполне устроила бы средневековая система: «кормление в обмен на лояльность». Но в этой схеме лишним является областной бастык и «маслихаты», которые формально хоть и состоят из ставленников региональной элиты, но находятся под контролем акима, а также партийных функционеров от партии «Нур Отан». Кстати, это объясняет очень болезненную реакцию Астаны на любые разговоры по поводу введения выборности областных акимов, что, по мнению центра, в лучшем случае может привести к федерализации Казахстана, а в худшем к росту сепаратистских настроений.

В то же самое время ключевая проблема заключается в том, что существующая ныне система сдержек и противовесов на региональном уровне такая же зыбкая, как и в центре. Все может разрушиться в период транзита власти, когда жесткий контроль Астаны временно ослабнет, как и вся исполнительная вертикаль. Тем более что уже сейчас можно наблюдать некоторые признаки ее деформации в виде большого количества проваленных государственных программ развития практически во всех регионах. Но любое ослабление центра даст хороший повод более амбициозным региональным группам включиться в политическую борьбу, используя разный инструментарий, в том числе и через контролируемую напряженность. Тем более, что в их мобилизационной поддержке будут нуждаться некоторые игроки в центре. Если это произойдет, то тогда страна может оказаться в очень опасной фазе, когда вместо одного Наполеона в стране появится большое количество маленьких наполеончиков с претензиями на власть всех уровней.

При этом главная задача региональной элиты будет заключаться, во-первых, в том, чтобы взять под контроль свои регионы с точки зрения кадровых назначений, при сохранении бюджетных вливаний или пересмотра суммы отчислений в центральную казну из регионов доноров. Как отмечают некоторые эксперты на данный момент, региональной элите не нравится, что «…центр фактически контролирует все крупные бизнес-объекты в регионах и связанные с ними финансовые потоки. Сегодня все крупные нефтегазовые, горно-металлургические компании страны принадлежат либо транснациональным корпорациям, офисы которых базируются в Астане или Алматы, либо структурным подразделениям национальных компаний. Поскольку предприятие фактически зарегистрировано в центре, то налоговые поступления уходят туда… У региональной элиты не осталось рычагов воздействия на финансовые потоки, которые создают крупнейшие предприятия регионов» 157 .

Во-вторых, не дать возможность другой конкурирующей региональной элите перетянуть одеяло на себя. То есть в перспективе нельзя исключать явных противоречий и конфликтов не только между центром и регионами, где первый будет пытаться сохранить status quo, а вторые захотят поменять правила игры, но также и между самими регионами. При этом как носители, в основном родоплеменного сознания, вряд ли многие региональные группы можно будет отнести к модернизационному крылу. Хотя вообще не понятно, кто будет представлять внутри элиты это крыло в будущем. Ведь попытка взрастить новых технократов провалилась. Может, главная ошибка заключалась в том, что этих технократов хотели взрастить только в центре, не понимая того, что на самом деле конкурентоспособность страны не может строиться без конкурентоспособных регионов. И не только в экономической сфере, но и с точки зрения управленческих подходов. Следовательно, модернизационный процесс надо было также начинать снизу, в регионах, где должны были появиться те самые технократы, в противовес региональным баронам, на уровне реальных, а не мифических органов местного самоуправления, в инновационных бизнес-структурах, в местных органах государственной власти, среди НПО и т.д. Патрон-клиентская схема в отношениях между центрами и регионами давно себя изжила. Более того, в ней заложено много потенциальных мин замедленного действия, ведь любой «клиент», рано или поздно, захочет стать патроном, чтобы клонировать такую же схему. А это порочное хождение по кругу, на фоне уже давно наблюдаемого дефицита государственников? как на центральном, так и на региональном уровнях.