– Знамя, дружок, – оно сильнее смерти! Ты понимаешь это?

Нет, этого я не понимал. Я кивнул.

– Всякий обязан приветствовать знамя! Независимо от того, кто на какой стороне.

Парень, похоже, не сознавал двойной смысл собственных слов.

– А кто не делает этого, тот должен быть наказан!

Я отступил на шаг назад, словно надеясь спастись от неминуемой боли. Стена, в которую я уперся пятками, внесла в мое положение окончательную ясность.

– Да ладно вам, послушайте, не надо, – промямлил я миролюбиво, ни на что особо не рассчитывая. Я уже чувствовал, каким эхом отзовутся мои мольбы, и приготовился принять оплеухи. Но оплеух не последовало.

– Проваливайте отсюда! – раздался чей-то громкий голос. Потом я услышал громкое хлопанье в ладоши, как будто кто-то хотел отогнать стадо кабанов. Толстые плечи развернулись, за ними я увидел пеструю толкотню, несколько десятков рук пихали и хватали друг друга. В воздухе носились возмущенные крики.

– Стоп! Хватит! – гаркнул толстоплечий.

Это прозвучало как два выстрела. Сутолока рассосалась. Теперь я понял, почему все так изменилось. В группу гитлерюгендовцев врезались какие-то другие парни. Они отличались по одежде. Их было меньше, но вид у них был боевой.

– Освобождайте пространство, и нечего нам тут гадить! – сказал один из них, высокий такой парень с длинными соломенными волосами. В его глазах плясали злые огоньки. Кого-то он мне напоминал.

На несколько секунд в воздухе повисло такое напряжение, что малейшего неверного движения одной из сторон хватило бы, чтобы тут началось светопреставление. Толстоплечий с трудом подавил в себе подступившую ярость. Будь его воля, он ни за что бы не отступил, но остальным его товарищам явно не хотелось ввязываться. Большинство из них смотрели в землю.

– Разворот! Уходим! – сказал он наконец в никуда.

На лицах победителей заиграли ухмылки. В насмешку они подняли руки, как сдавшиеся пленные, пропуская мимо себя гитлерюгендовцев. Вожак шел последним. Если бы взглядом можно было убить человека, мы уже все тут повалились бы, как кегли.

Отряд удалился. Какие-то прохожие смотрели с любопытством, но большинство – строго, хотя все молчали.

– Чё тут было-то? – спросил светловолосый. Я выдохнул, напряжение спало.

– Да знамя не поприветствовал, – ответил я и пожал плечами.

Светловолосый усмехнулся и наградил меня дружеским тычком в грудь, таким же приятным, как удар молотком.

– Молодец, – сказал он. – Нечего его приветствовать. – Тут он испытующе посмотрел на меня. – Не захотел или не смог?

Я скрестил руки на груди и поднял брови. Иногда у меня получалось изобразить что-нибудь такое театральное. Светловолосый расплылся в улыбке.

– Молодец, – повторил он и вроде как задумался. – А мы не знакомы? Ты ведь где-то тут живешь, да?

Теперь я вспомнил, на кого он похож. У нас по соседству жил один парень, который вместе со своим отцом развозил на старой повозке-развалюхе уголь. Вот это он и был. Я просто его не узнал, потому что он обычно выглядел совсем по-другому: в черной робе и весь измазанный угольной пылью. Я кивнул.

– Я тебя тоже знаю, – сказал я. – Умрат, верно? Уголь?

Светловолосый сложил губы трубочкой, как будто собирался свистнуть.

– Вон там, с краю, да? – спросил он и показал на угловой дом, в котором я жил. Совсем недалеко отсюда. Я снова кивнул. Мой собеседник мне подмигнул.

– Ну ладненько. Приятно было познакомиться.

Я снова почувствовал на себе его испытующий взгляд, который он ненадолго оторвал от меня, чтобы оглядеть товарищей, а потом снова вернуться ко мне.

– Хочешь, приходи к нам, – сказал он.

Я снова скрестил руки на груди и поднял брови. Большой палец, похожий на пенек, ткнул в сторону Пегауэрштрассе, убегавшей под горку.

– У кинотеатров. Или у церкви, – сказал светловолосый. – То там, то там. К вечеру. Каждые два-три дня. Приходи.

Он зачесал пятерней волосы назад, челка падала ему на глаза.

Гигантская рука протянулась ко мне. Я пожал ее.

– Генрих.

– Харро.

Фасад моего дома украшал эркер, слева и справа от высоких дверей парадной разместились два магазина. Сверху на углу виднелся небольшой купол, будто нечаянно здесь оказавшийся. Над ним возвышалась башенка с открытыми проемами, завершавшая украшение здания. Если пренебречь всеми запретами играть на чердаке, то в эту башенку можно было даже забраться и наслаждаться чудесным видом на город, подставить лицо ветру, который тут же принимался трепать волосы.

Напротив моего дома находился небольшой парк, обрамлявший местную баню – общественное заведение для тех, у кого не было водонагревателя или печки в ванной комнате. Я, будучи сыном учителей, работавших к тому же по специальности, не принадлежал к их числу.

Углубившись в чтение романа Карла Мая, не имевшего к школе никакого отношения, я лежал на кровати. Закрытое окно защищало меня от духоты. История была увлекательной, но мысли мои то и дело возвращались к событиям, произошедшим несколько дней назад, и растекались, как акварельные краски на мокрой бумаге.