Шрифт:
– Это ты правильную вещь выбрал, – сказала она приглушенным голосом из-под кровати. – Любимая книга Конрада была.
Я почитал переписку между неким взрослым учителем и молодым матросом. После каждого письма матроса следовала какая-нибудь история или притча, рассказанная учителем в качестве иллюстрации к описанным эпизодам из жизни молодого человека. Сила и добродетель сквозили в каждом слове, сверкая между строк, как благородная сталь. Рассуждения учителя о героизме, храбрости и морали пробудили в моей груди неведомое мне до сих пор чувство гордости, и эта гордость обжигающим мощным потоком изливалась из слов, проникая в каждый мускул.
Моя вторая половина, вникая в смысл всей этой воинственной риторики, окрашивавшей философское мудрствование относительно самовоспитания и безусловного подчинения общей идее, постоянно находила на это возражения. А где терпимость, где свобода в этом элитарном героическом существовании, главная заповедь которого – преодоление себя? Пока я предавался этим размышлениям, Хильма выбралась из-под кровати. Она принялась перебирать книги, то и дело погружаясь в чтение, и как будто совершенно забыла о моем присутствии.
В середине «Азбуки героя» я наткнулся на картинку с изображением карпа. Он преподносился как символ силы, способности плыть против течения – так, по крайней мере, говорилось о нем в предыдущей истории о самурае. Картинка понравилась мне. Но потом я подумал: а как быть с теми, кто хотел бы плыть против течения, но не может по слабости? Эти вопросы остались открытыми и после разговора с Хильмой.
– Сила и самоопределение – что в этом плохого? – спросила она. У нее на коленях лежал какой-то текст. Ее голос звучал так, как будто она выступает на сцене с художественным чтением. – В этом-то и заключается сегодня главная проблема. Вся молодежь при государстве, все делают одно и то же. Как бараны! – Она отложила листок в сторону и встала. – А члены «Союзной молодежи» служат одному общему делу, а не вождю. Хотя Туск, основатель «Союза немецкой молодежи 1 ноября 1929 года» и автор «Азбуки» [16] , был для многих таким вождем. – Хильма меряла комнату шагами. – А для кого-то остается по сей день. Говорят, он сейчас в Англии живет, этот Туск. – Она остановилась и посмотрела на меня. – Лично мне в «Независимых» не нравится совсем другое.
16
Имеется в виду Эберхард Кёбель (1903-1955), основатель организации «Независимая молодежь 1 ноября 1929 года»; по традиции, восходящей к движениям «Перелетные птицы» и «Следопыты», члены организации имели свои «походные имена»; Кёбель, побывавший в Лапландии, взял себе имя Туск, что в переводе с лапландского диалекта означает «немец». В 1933 г. был арестован, в 1934 г. выпущен под залог; в том же году эмигрировал в Англию; в 1948 г. вернулся в Германию и до самой своей смерти жил в ГДР.
– Что?
– Что-что… А то, что они девушек не принимают.
Она подмигнула мне. Я не стал углубляться в тему и принялся проглядывать выпуски журнала «Ледокол» [17] . В ноябрьском номере за 1932 год мне попалась статья, на которую я обратил внимание из-за формулировок, оставлявших неприятный привкус. В ней говорилось о «вредном влиянии либерализма в школе» и о важности «учителя, не ведающего жалости». Главная мысль, насколько я понял, сводилась к тому, что необходимо строго разграничивать две сферы жизни – школу и досуг. В школе нужно беспрекословно подчиняться, досуг посвящать общению с товарищами, объединенными духом причастности к общему делу. Мне показалось все это чистой глупостью. И словно в подтверждение этому я наткнулся в одном из следующих номеров на ответную статью, в которой излагались контраргументы, доказывавшие порочность системы жесткого воспитания.
17
Молодежный журнал «Ледокол», в издании которого принимал участие Э. Кёбель, начал выходить в 1932 г. и был запрещен в 1935 г.
Самым острым мне показался материал, помещенный в апрельском номере за 1933 год; дальше все шло по нисходящей и тексты выглядели всё более беззубыми. В апрельском же номере была опубликована заметка, в которой говорилось об одном пожарном отделении в Берлине, дежурившем в тот вечер, когда загорелся рейхстаг [18] . Один из пожарных пришел к выводу, что такой масштабный и эффективный поджог невозможно осуществить в одиночку. От своих родителей я знал, что многие люди считали поджог рейхстага делом рук самих нацистов, устроивших эту инсценировку для того, чтобы иметь повод для преследования своих политических противников. При этом мне, тогда двенадцатилетнему мальчишке, было строго-настрого велено держать язык за зубами и ни о чем таком вслух не говорить. Теперь же передо мной был текст, в котором эта версия была изложена черным по белому, – как тут не разволноваться.
18
Здание рейхстага в Берлине сгорело в ночь с 27 на 28 февраля 1933 г.; задержанный на месте голландский рабочий Маринус ван дер Луббе (1909-1934) был обвинен в поджоге и приговорен в 1934 г. к смертной казни; вместе с ним к суду были привлечены деятели международного коммунистического движения (Эрнст Торглер, Георгий Димитров, Благой Попов и Васил Танев), которые, однако, были оправданы за недостатком доказательств.
Вернувшись домой, я ожидал, что получу выволочку. Начитавшись запрещенной литературы, воодушевленный разговорами на все эти запретные темы, я думал, что огонь бунтарства, опаливший меня изнутри трепетным пламенем, будет явственно виден всем окружающим и вызовет недовольство. Но я ошибся.
– Если ты считаешь, что теперь так надо наряжаться… – только и сказала мама. Мысли ее были где-то в другом месте. Отец вообще никак не отреагировал.
Но были другие, кого мой новый наряд не оставлял равнодушным. Я научился обходить стороной гитлер-югендовцев, если шел один. Вместе с тем благодаря моей новой одежде я чувствовал себя полноправным членом дружеского сообщества, с которым я теперь сблизился. Генрих выдал мне одну из своих старых клетчатых рубашек, чтобы у меня было что-то на смену. Рубашка висела на мне мешком. Хильма ушила мне ее по размеру.
А еще был Пит. Беззубый вампир. Я почти забыл о нашей недавней встрече. Но в один прекрасный день я увидел его сидящим вместе с другими на ступеньках церкви. Невозмутимый, хмурый, он возвышался монументом, утверждавшим его право на присутствие здесь. Я протянул ему руку.
– Харро. Кажется, мы уже встречались.
– Пит.
Рука, которую я пожал, была из той же наждачной бумаги, что и его голос. Как и его глаза, в которые я теперь смотрел.
Я предпочел сесть от него по возможности подальше.
– А мы как раз говорим о походе, – сказала Хильма. – Мой брат все никак не может забыть, как жил в палаточном лагере под Любшюцем. Этого лагеря уже нет, года три как нет, но само место еще существует. Мне хочется туда. Я только что предложила.
В голове у меня что-то щелкнуло. Я вспомнил статью в «Иллюстрированной республиканской газете», которую издавал Рейхсбаннер и которую раньше читал мой отец. Я был тогда еще маленьким, и воинственные картинки на первой полосе притягивали меня к себе как магнитом. Частенько я открывал шкаф, в который мой отец складывал газеты.