– Уж если твоё серёдце такое чудесное, то ему и водки не надо, с воды можно забалдеть.

– Можно, – просто ответил Сергей Иванович, – правильному серёдцу ни на что запрета нет. И с воды можно, и без воды можно… но это уже серёдцу труд, а мы не трудники.

– А водку сразу в радость – без труда?

– Куда как проще. Серёдце не обманешь. Живот можно и обмануть, а серёдце нельзя.

– Погоди, погоди… – заработала мысль у Виночерпия, – животу, значит, тоже можно воду подсунуть?

– Конечно. Только мимо вашей головы пронеси.

– Как это?

– Да так… Живот глупой, если голова не скажет, сам ничего не поймёт.

– А как мимо головы?

– А вот так… – Выпивал, и ещё другое говорил, совсем непонятное, видно уже под хмельком. – Из воды вино сделать не хитро, этому научишься, а вот придётся тебе один раз вино в живую воду обратить, тут бы не сплоховать!..

Услышал это после и забыл, а вот урок из воды в вино не только разговором остался.

Однажды взяла аркадьевская жена Люба Виночерпия за лацкан.

– Не наливайте вы Валерке, нельзя ему!

«Ладно, ладно! Конечно, конечно! Не будем, не буду!..».

А как не наливать? Сказать: «Извини, брат Аркадий, не велела тебе жена наливать!». Или того хуже: «Ты же больной, убери-ка стакан!». Тем более, что был опыт, по-товарищески… Аркадий посидел немного вместе со всеми и ушёл. Напился в одиночку втрое против команды, и на следующее утро – припадок…Тут и вспомнил виночерпий про живот и голову. А вдруг? И в одну из пьянок, после третьей, налил Аркадию воды, благо она со спиртом всегда на столе рядом, уперся взглядом Аркадию в лоб, как показал дед, да ещё влез мысленно внутрь фляжки с водой и, как живу душу, заклинал её: «вино, вино, вино…». Не прокатит – отшутится. Аркадий пил и морщился, потом крякнул, запил той же водой, и к концу мероприятия был отнюдь не трезвее остальных, даже наоборот (крепка вода!), хотя больше ни градуса в его утробу не попало. Винч был в восторге, правда, отягощённом размышлениями: «Да, сработало, но… Но Аркадий-то был реально пьян, домой-то его волокли, и Люба причитала точно так же, как если бы Аркадий упился совсем не водой. Кайф – хорошо, но… печень? Печень принимает воду, как воду… или?.. А мозговые клетки так же миллионами умирают… или?..». Он чувствовал себя, как Архимед в предбаннике, как Ньютон в калитке яблоневого сада… да что там Архимед! – как Христос в Канне галилейской, наверняка тот именно такую штуку проделал на свадьбе! Но открытие откладывалось, потому что, попробовав на другой день, уперевшись взглядом в собственный лоб в зеркале над раковиной, похмелиться из-под крана, чтоб не пахло на работе, разочаровался. Выпил сначала водки и снова из-под крана – опять не прокатило. «Конечно, я-то знаю, что это вода, Аркадий же не знал, гости галилейские не знали! Не должен человек знать, что его обманывают, он верить должен, сначала нужно заставить человека верить, а потом уже обманывай его сколько влезет! И самого человека, и его печень, и его мозговые клетки».

Хотя несомненный плюс для времён постоянного безеднежья и тупой борьбы с пьянством был налицо, в серию это ноу-хау запускать не решался, достаточно ведь одного прокола и сомнение, известный пожиратель веры, магию уничтожит. Кто-то как будто подсказывал ему – когда можно плацебнуть, когда никак нельзя.

Экспериментировал. В частности, он обнаружил, захмелеть от воды можно, только если из этого стакана перед этим пили спиртное. Сначала он думал, что эффект обеспечивает оставшийся запах, но он наблюдался и тогда, когда уже пятый раз из стакана пьют только воду – какой уж запах! «Гомеопатия, – восхищался Винч, – достаточно одной молекулы!» Однако, и на следующий день продраенные с песочком после чая кружки, в которых уже точно не было ни одной цедваашпятьоашинки – работали! Дальше: работал и вчерашний мятый пластик в отличие от точно такого же нового. Дело было не в молекуле, дураки эти гомеопаты, просто стаканы «помнили» и, неживые, стеклянные, алюминиевые, железные и пластиковые умели передавать налитой в них жидкости, а через неё и пьющему, весь букет некогда бывшего в них напитка. «Помнили» – ещё как-то укладывалось в голове, но «передавали»!.. Восхищала его непонятная, невидимая связь между всеми «участниками соревнований» – нутром, стеклом, водой, вином, существующими не просто совершенно в разных физических (не говоря уже психических, энергетических) состояниях, но и в разные времена! Чудит природа…

Ни с кем никогда не делился своим опытом. Тот же подсказчик внушал ему: бестайность сразу будет означать бессилие. Ни-кому! И хотя еще недавно немыслимое чудо упаивать водой открылось (не с той ли поры у Винча и появилось искусство сохранения заначки?), более, как ему казалось, простое дело – пускать настоящее спиртное через серёдце, чтобы сразу и только в радость, оставалось для него недоступным – серёдца не хватало

С Аркадием у старика было почти по-родственному: разговоров не вели, а если и вели, то глупые, детские: – Дядь Серёж, а вот если б у тебя появился мешок денег, что б ты делал?

– Что делал, то бы и делал, рыбу ловил, корзины плёл.

– Понятно, что рыбу… купил бы себе катер?

– Не-е, лучше челна на реке катера нет. Только шум да дым, и река задом.

– А где у реки зад?

– Как и у тебя – сзади.

– А если без реки? Куда бы дел?

– Совсем без реки и не жить, русский человек из реки родился.

– А не из земли?

– Река из земли, а человек из реки.

– Из реки, но не всякий. Вот мы с тобой – из реки, а скажем, Николаич – из пробирки, Винч – из фляги, а Капитан вообще не пойми из чего.

Капитан, который деду в этой спонтанной береговой семье был вроде первенца, как будто ревнуя, даже спрашивал в шутку.

– Может наш лиофил тебе и вправду родня?

– Кто-кто?

– Да Аркадий!

– Что ж, правильный малец. Реку понимает.

– Тридцать годиков мальцу.

– Всё одно.

– Да он же врёт, твой правильный, как дышит!

– Без корысти не обман, а забава, сказка, а сказка впереди идёт, правду за руку тащит.

Николаич устраивал с ним целые почти научные диспуты, провоцировал всегда старый, а наш и рад – свободные уши, тем более, что Сергей Иванович сразу признал его за самого умного из команды, правда, скорее только за очки, так перед ним и уважился с первой встречи:

– Ты, небось, теретик!..

– У нас, дед, только ленивый не теоретик. Вон, говорят, даже Ленин был физик-теоретик.

– Эк, нашёл ленивого, столько дров успел наломать, а что ему и было-то? Мне в сыны теперь бы пошёл.

– Да я пошутил. Ни Ленин, ни один марксист физиком не был, да и сам Маркс – целая теория из одних сил отталкивания, глупость же!..

– Кабы только глупость…

– Если бы у них был хотя бы один физик, они бы знали, что их равенство – это победа энтропии, финиш, смерть, равенства может желать только дебил, такая вот, дед, марсельеза.