— Здравствуй, Харуто, — сказал детский голос. Харуто оглянулся и увидел юношу, глядящего на него. На нем был черный погребальный наряд, алый шарф и бледные, как снег, глаза. Сколько бы раз Харуто ни встречал Оморецу, тот взгляд нервировал его больше, чем у тысячи монстров, которых он убил. — Спасибо, что послал ко мне хассяку. Это было вкусно.

Оморецу подошел и опустился на колени рядом с Харуто. Он был холоднее зимнего ветра. Ветер исходил от него, тянул тепло из мира. Харуто поежился.

— Его зовут Тян, — сказал Харуто. — Я взял его бремя, чтобы освободить. Тебе с ним не играть, ками.

Оморецу рассмеялся, звук был как у змеи, скользящих по песку.

— Ты еще не выполнил его предсмертное желание, Харуто, — сказал голос мальчика. — Ты знаешь правила. Ты взял его бремя, но это все еще его бремя. И пока ты не совершишь его месть… — Оморецу посмотрел бледными глазами на Харуто, и его голос стал низким и хриплым, как у чего-то древнего. — Он мой! — он рассмеялся и сделал голос как у мальчика. — Как и ты.

Шинигами был прав, конечно. Харуто мог сказать Гуану, что его сын был свободен для загробной жизни, но это было не так. Он был в ловушке, игрушка шинигами, пока Харуто не исполнит его бремя. Но Гуану не нужно было это знать. Лучше для него думать, что его сын ждал в раю.

Оморецу погладил Шики. Маленький дух задрожала, шерсть встала дыбом, она испуганно засвистела. Оморецу зашипел, и Шики с неохотой забралась на колени шинигами. Напоминание, что, хоть Шики была спутницей Харуто, проводником и другом, она была созданием Оморецу.

— Так, мой проклятый оммедзи, зачем я тут? — спросил Оморецу, его голос был игривым.

Харуто указал на ритуальные посохи.

— Их нужно благословить.

Шинигами фыркнул, но пять стихий появились на посохах. Огонь, земля, металл, вода и дерево. Пять ритуальных посохов были благословлены владыкой смерти.

— Это все? — спросил Оморецу с ноткой злобы в голосе.

— Нет. Что ты знаешь об онрё?

Оморецу молчал миг, ледяной ветер трепал огоньки свеч. Шики заворчала и спрыгнула с колен Оморецу, забралась на Харуто и зарылась в его кимоно.

Шинигами встал.

— Онрё не служат шинигами. Они свободны делать, что хотят.

— Ты знаешь, где они? — спросил Харуто. Он оглянулся, мальчик смотрел на него с бушующим океаном эмоций на лице.

— Близко, — прорычал он. — Два неподалеку, — он отвернулся от Харуто. — Защитит ли тебя от них проклятие? — и он пропал вместе с тьмой, холодом и запахом горящего можжевельника.

Харуто вздохнул и покачал головой.

— Мое проклятие, — с горечью сказал он. — Это твое гадкое проклятие!

Глава 5

Они нашли самую большую гостиницу в Миназури и устроились там. Харуто вручил свою императорскую печать хозяину, который повесил ее снаружи. Весть разнеслась быстрее, чем долгоносики в рисе. К концу дня Гуан был с двумя свитками потенциальной работы. Отчеты о ёкаях росли последние десять лет, потому что духи возвращались в мир постоянно. Конечно, многие не могли отличить хассяку от отороши, так что всех описывали как ёкаев, умоляли оммедзи убрать их. Многие оммедзи были рады подчиниться, пока им платили.

Ночь давно наступила, принесла затишье в потоке людей, которых задели мстительные духи. Гостиница была полной путников и местных жителей, которым нужно было расслабиться с бутылкой сакэ. Гостиница была с низкими столиками Ипии и высокими столами со стульями для гостей из Хосы. Гуан настоял, и они сели за столик в стиле Хосы.

— Хорошо, приступим, — сказал Харуто. Он выдохнул дым кольцом, Шики заворковала, прыгнула с его плеча и рассеяла дым.

— Это поможет нам найти онрё? — спросил Гуан, разворачивая свиток и пустой бутылкой вина придавливая его к столу.

— Может, — сказал Харуто. — Онрё странные. Духов может тянуть к ним, как пыль к ветру.

— Почти поэтично, — сказал Гуан с улыбкой.

Харуто пожал плечами.

— Может, мне стоит бросить посохи и стать бродячим поэтом. Я слышал, это довольно просто, особенно, если расскажешь стихотворения кому-то полезному.

Гуан мудро кивнул.

— Точно. Хотя нужно быть осторожным. Слишком просто наткнуться на дурака, который считает изумрудный зеленым, — он потягивал вино, вытащил из сумки древние очки и устроил их на своем носу. Левая линза была с трещинами в трех местах, проволока была изогнута не один раз, напоминала неровную горную тропу. — Я завидую твоему проклятию, — буркнул он, глядя на свиток перед собой. — Отчеты об огнях, горящих на могилах недавно умерших на кладбище Йокаши, — он поднял взгляд.