Ввиду отсутствия совести, особых угрызений у Тюхина не было. Тут же, на тротуаре - за грудой кирпича - он переоделся. Гимнастерка оказалась великовата, пришлось закатать рукава, а вот сапоги и пилотка пришлись как раз впору. Тюхин застегнул ремень со странной надписью на бляхе "ГОТ МИТ УНС" - и обдернувшись, опять почувствовал себя человеком. "Нет, все-таки верно говаривал Сундуков, - подумал он, поднимая противотанковую пукалку, - не это место красит мужчину, а - сапоги!.."

Вскинув на плечо гранатомет, Тюхин пошел дальше, по проспекту, походившему на ущелье, в кирпичных завалах по сторонам. Сеял дождец. Под подошвами похрустывало стекло. "За-апевай!" - скомандовал, загрустивший по лучшей, по армейской поре своей жизни Эмский. Рядовой Мы с готовностью подхватил. Спели батарейную - про артиллерию, гордость Родины трудовой, про Марусю-раз-два-три-калина... Тюхин, по ассоциации, запутался, сбился со счета, махнул рукой: "Э-э, да чего уж там!..". Вспомнилась вдруг вороночка в чистом поле, еще парящая, в розовенькой оторочке, в разбросанных вокруг ошметьях. Из груди Тюхина вырвалось самое русское из всех русских восклицаний: "Эх!.."

– Но за что, за что?!
– сглотнув комок, пробормотал он, безнадежный, как гитлеровец под Сталинградом. И тут сзади дизель взрыкнуло, хлопнул пистолетный выстрел. Тюхин, сноровисто, как на фронте, упал за ближайшую груду кирпича, а когда осторожно выглянул из-за нее, аж присвистнул от удивления.

По трамвайным путям, отчаянно крутя педали, несся велосипедист в одном нижнем белье и в шляпе. Ричард Иванович, а это был, конечно же он, пытался оторваться от гнавшегося за ним танка, на броне которого восседали два омерзительных андроида в габардиновых плащах - Мандула и Кузявкин. Красномордый диктатор с матюгальником на груди, улюлюкая, размахивал полотняными брюками Ричарда Ивановича. Перекошенный от усердия Кузявкин садил из пистолета по шинам. У Дома старшин и сержантов Мандула подхватился на ноги и рявкнул в мегафон:

– А ну, мазэпа, стий!.. Кому казав - стий! Я тоби, людыну, любыти буду!..

Серый от ужаса Ричард Иванович наехал на кирпич, руль у него вывихнулся из рук, велосипед, дзынькнув звоночком, полетел в одну сторону, злосчастный интеллигент - в другую, соломенная шляпа, вихляя, покатилась по асфальту.

– Дывысь, Кузявкин, - ликуя, взревел Мандула, - наша цаца сама раком встала!..

Больше медлить было нельзя. Тюхин изготовил гранатомет и, раскинув пошире ноги, приник к прицелу. Он поймал в прорезь красное пятнышко на гипертрофированно большом лбу садиста-интеллектуала и прошептав: "За поруганную Идею! И ныне, и присно!.." - нажал на спусковую скобу.

Надо ли говорить, что на фронте генералиссимус Тюхин был снайпером?!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Милые мои, дорогие, хорошие, только не в сердце, в лоб, в горячечный, упрямый мой лоб - так оно будет вернее!..

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Когда развеялась кирпичная пыль, танк уже вовсю полыхал. Ричард Иванович, пошатываясь, поднялся с карачек на ноги. Он был так бледен, что, казалось, просвечивал насквозь. Глаза у него были черные, пронзительные, прозорливые. "Уж не потому ли - Зоркий?
– подумал Тюхин.
– Минуточку, минуточку!.." Но развить мысль, сделать четкие умозаключения по поводу этих, неожиданно вдруг проявившихся на лице чуть не погибшего, - глаз, Тюхин не успел, сбитый с толку Ричардом Ивановичем.

– Вы видели?! Нет, вы видели?!
– трагически вопросил бывший слепец-провинденциалист.
– В центре города, среди бела дня!.. Какой ужас!.. До чего мы... э... докатились!.. Как, как это по-вашему называется?

– Это?
– бросил взор в сторону полыхавшей боевой единицы Тюхин. Это, любезный Ричард Иванович, - наш с вами гуманизм во всем его военном великолепии. А те, что там скворчат в солярочке - это, друг мой, так называемые гуманоиды, они же - пришельцы из иных миров, ангелоподобные спасители и наставники наши!..

– Тьфу, тьфу на вас!
– огорчился Ричард Иванович, отряхиваясь.
– Вам бы все смехул[cedilla]чки, Тюхин, а у меня, поверите ли, до сих пор... э-э... поджилки дрожат! О, если б вы только знали, что эти мерзавцы со мной вытворяли!..

– Да уж догадываюсь, - сказал Тюхин вполне сочувственно.

В танке рванули снаряды. Закувыркалась башня. Высоко-о!..

– Нет, это все!
– тоскливо ежась, пробормотал боец незримого фронта.
– Это - конец. Финита, как вы изволите выражаться. А вы чего это, батенька, немцем... э... вырядились? Тоже... э-э... наладились?.. Далеко, если не секрет?

– В Смольный, - сказал Тюхин, глядючи в небеса.

– И-и, голубчик! Вас там только и ждут! Даздраперма Венедиктовна все глаза в окно проглядела... Драпать, драпать надо, голубь вы мой сизокрылый!
– Ричард Иванович огляделся по сторонам и снизил голос до шепота: Немедленно! Сию же секунду!..

– Но куда, - пожал плечами солдатик, - и как? Крылатый конь усквозил в эмпиреи, летательный аппарат Сундукова я ухайдокал...

– Вы?!
– ахнул Ричард Иванович.
– Шлепнут! Уж будьте уверены, душа моя, поставят к стенке и - шлепнут!..

– Вот и драпану, - горько пошутил Тюхин, - в Лимонию... В Рай...

– Оно бы - с Богом, только вы мне, счастье мое, жизнь спасли. Долг, как говорится, платежом...
– Ричард Иванович поднял велосипед и выправил руль.
– Есть тут один вполне безумный вариантец. Плавать умеете?.. Надо же, а я так и не удосужился... Вобщем, садитесь-ка партайгеноссе, на раму, и живенько, живенько, пока не опередили. Я ведь, Тюхин, такую информацию провидческими своими очами выглядел!..

– Где?