Нет, прав, тысячу раз прав был Кондратий Комиссаров, которому я однажды по пьянке подарил сервант: "Никогда не забирай взад тобой даденного, Тюхин, - Боженька накажет!". Часы, золотые карманные "мозеры", вытащенные мной из ватника несчастного Щипачева, именно они, проклятые, стали причиной непоправимого, страшного ЧП, имевшего место в декабре 43-го года на крыше дома 1 32/34 по улице Салтыкова-Щедрина.

Когда я в очередной раз воскрес, Иона Варфоломеевич уже отстрелялся. Пышущий жаром космический аппарат, свиристя сервомоторами, убирал пушки. Товарищ старшина, весь багряный от зарева пожаров, в своей незабываемой позе - правая рука за лацканом кителя, левая - за спиной, - стоял на капитанском мостике. Тускло светились его стальные зубы. Сияли медные пуговицы и значок сверхсрочника. Поблескивали черные светомаскировочные очки на глазах.

Ощупав себя, я с удивлением обнаружил отсутствие каких-либо существенных телесных повреждений. Таинственный феномен НЛО не только заживил мою новую смертельную рану, но и аккуратно заштопал дырочку на ткани пижамы.

Озаренная огнями ночь уже подтаивала с востока. На Литейном полыхал Дом Старшин и Сержантов. Дымился кинотеатр "Спартак". Я вспомнил красочное - с древнеримским революционером - панно не стене, газировку в буфете, одиннадцатикопеечное эскимо, вспомнил, как однажды у меня вытащили из кармана билетик на "Тарзана в Нью-Йорке", - я вспомнил все это и заплакал.

– Шу, Витек, птычки жалко?
– не поворачивая головы, произнес, похожий на капитана Нэмо, старшина.

Я не ответил. А чтобы этот кусок не видел моих тюхинских слез, я снял со Щипачева его служебные окуляры, а поскольку там, под окулярами, оказались широко распахнутые, как у всех здешних покойников, сияющие глазищи - совершенно, скажу я вам, человеческие - я перекрестился и, повторяю, чтобы он, макаронник, не видел, как я плачу, надел черные очки на глаза, и взглянул через них на самый красивый Город всех миров и народов и знаете, что я увидел? А ровным счетом - ничего!

– Ну шу, усе понял, Тюхын? И нэчэго тут жалэть, и знаешь пучэму?.. Путуму шу нуга усе это!

– Ну... нуга?!

– Эта, рудувуй Мы, кугда у тэбя нугу в гуспытале утымут, а уна усе равно булыть!

Я растерянно озирался вокруг, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь. Я, как Ричард Иванович, щупал воздух и ровным счетом ничего не понимал. Наконец, не выдержав, я сорвал с окаянных глаз своих это спасительное оптическое приспособление, с помощью которого можно было отрешиться от всего: от войны, от смертей, от дорогого товарища старшины...

– Да что ж вы за люди за такие!
– ослепнув от зарева пожарищ, горестно вскричал я.
– Вы только посмотрите, посмотрите, Иона Варфоломеевич! Или... или у нас тоже нету сердца?!

– Ушибаешься!
– нахмурился товарищ С. и, сунув руку за пазуху, вытащил что-то ярко светящееся, с электрическую лампочку величиной.

Нет, все-таки не зря где-то в глубине души я всю жизнь уважал его. Товарищ старшина Сундуков походил теперь на Данко. И я устыдился горячности своей и, переживая, переломил очки надвое.

– Хвантом усе эта!
– сказал товарищ старшина.
– Нэ жизнь, а цырк-шапыто, а умэсто Буга у ных - Эмыль Кыо!

– Мадула у них вместо Бога!
– прошептал я и товарищ старшина, услышав это имя, скрежетнул челябинскими челюстями, которыми однажды на учениях он на моих глазах перекусил танковый трос.

Прикурив от сердца, товарищ старшина бережно вставил его обратно в грудь и, хмуря брови, сказал:

– Усе тут ыллузия - и дума, и вулыцы... И нэбо... И жысь!..

– А смерть, смерть - тоже иллюзия?
– дрогнувшим голосом вопросил я.

– У самуе яблучко!

– Постойте, постойте!.. А Даздраперма Венедиктовна, а ее приказ доставить меня, Тюхина, в Штаб?..

– А прыказ, рядувуй Мы, ун и в грубу - прыказ, а Даздрасперма Вэнэдыктовна Пэрвая - нэпусрэдствэнная муя начальныца!.. Еще вупрусы есть?.. Тугда прыгутувься, я сэйчас утключу гравытационную защыту, а ты прыгать будешь!.. Да нэ на вулыцю, а ку мнэ!

И тут Иона Варфоломеевич Сундуков чикнул какой-то штучкой на своем, напоминавшем трибуну партсобрания, пульте управления Кораблем (пуК), трасформаторное гудение оборвалось, рдяное облачко, окружавшее летающий аппарат исчезло. "Ну же, чего рут руззявил!" - махнул рукой товарищ старшина и я, Тюхин, прыгнул.

Ничего такого сверхъестественного не произошло. Я, правда, малость поскользнулся, ударился злосчастной своей левой коленкой о ребристый металл корпуса, но тут же встал, одернул пижаму.

– Кутурый час?
– спросил тот, кого я, придурок, чуть не принял за Сталина.

Я вытащил роковые часы и отщелкнул золотую крышечку с гравировкой.

Вот эта секундная пауза - он, задумавшись о чем-то, спросил, я глянул на циферблат и уже открыл было рот, но вздрогнул - это как это?
– зажмурился, встряхнув головой, снова посмотрел, более того, даже пересчитал на всякий случай цифры на циферблате, и когда подтвердилось, а подтвердился тот странный факт, что часовых делений на часах было не дв