– Зато в другие места ездил, - ответил Ллойд.

– Но только не на Литтл-Краммок - не унимался я.

– Суеверия.

– Что за суеверия?
– спросил я. Ллойд медленно подался ко мне.

– Он говорил, что не пойдет в места, где во время грозы гремит гром, а молнии не видно. Так он мне сказал. На несколько секунд повисла тишина, нарушаемая лишь ровным гулом электрогенератора. Все молчали. Шум генератора мало-помалу начал стихать, лампочки потускнели. Когда наступила темнота, у меня возникло ощущение, будто все мы погребены под многомильной толщей безмолвия.

Спустя несколько минут на небе появились звезды, причем в доселе невиданных мною количествах. Я посмотрел на север в надежде узреть Медведицу, и перед моими глазами предстали сразу четыре, правда, весьма уродливые. Несколько минут Ллойд и Сисси брели рядом со мной, понурив головы. Начавшаяся во флигеле немая сцена продолжалась и на улицею Наконец Ллойд сказал:

– С этой Мэгги надо быть поосторожнее.

– Она никому не жалает зла, - ответила Сисси.

Я удивленно взглянул на них и проговорил:

– Живописная дама.

– Да, мне нравятся её рассказы. Просто она увлекается и теряет чувство меры.

– Не понимаю. У неё богатое воображение.
– Уж это как пить дать! Поймите, Бенни, она - выдумщица. Все, что говорит Мэгги,надо делить на два.

– На два?
– переспросила Сисси.
– Скорее, на двести. Нельзя верить ни единому её слову. Она все сочиняет.

– Начнем с того, что Мэгги - не уроженка Щотландии, хотя я готов допустить, что она там побывала.

– А как же её истории?

– Слышала или вычитала где-то много лет назад. Иногда мне кажется, что она и сама верит этим байкам.

– Неужели правда так страшна, что нужна ложь?

– Да нет, просто жизнь Мэгги была тосклива и однообразна. Как, впрочем, и наша. Но, судя по её манере говорить, в прошлом все обстояло несколько иначе. Думаю, дело в том, что она выглядит как женщина, немало повидавшая на своем веку. Это у неё такая игра.

– Она родилась в Корнуолле, Онтарио. Это, по-вашему, бурное прошлое?

– Знаете, что, - сказал я, - пойду, пожалуй, спать. Утро вечера мудренее.

10.

– О чем задумался?

У Пэттена был сердитый вид. Я выиграл у него первую партию, но вторую сдавал, потому что на ферзевом фланге у меня образовалась брешь, и ничего хорошего ждать не приходилось. Пэттен был облачен в горчичного цвета куртку "сафари" и свои неизменные драные шорты хаки. Он снял темные очки, и облик его сделался менее зловещим. Узкие глазки Пэттена, казалось, вовсе не имели век. Словно бровей было вполне достаточно для защиты этих темно-синих настороженных зрачков. При ближайшем рассмотрении оказалось, что багровый и похожий на булку кончик носа Пэттена лоснится. И нос, и тонкие губы, казалось, попали на эту широкую физиономию случайно, поскольку явно предназначались для костлявого и удлиненного лица. Но телевизионщики большие искусники. И если черты Пэттена наводили на мысль, что он толком не ел уже несколько месяцев, то на экране его лицо выглядело весьма упитанным и вполне довольным. Разумеется, сейчас это впечатление несколько портила борода, но ни один телезритель ещё не видел на экране бородатого Пэттена.

– Любопытно, что вы замышляете против моего злосчастного слона?

– Я никогда ничего не замышляю, приятель, только умышляю.
– Он не стал потирать руки, хотя имел на то все основания. Я никак не ожидал, что поднесу ему победу на блюдечке.

– Здесь была провинциальная полиция?
– спросил я, берясь не за ту фигуру и подставляя её точнехонько под удар Пэттеновского ферзя.

– Да, пожаловали, но мы - простые бедные туристы из Штатов, которые не видят, не слышат и не говорят ничего плохого. Капрал купился. Мы не суем нос в чужие дела. Бог дал, бог и... Шах и мат, парень! Во, черт!

Да, верно, он меня заломал. Даже быстрее, чем я рассчитывал. Пока я изучал позицию, Пэттен всячески праздновал победу, только что петухом не ходил. В конце концов я медленно покачал головой, выказывая смирение. Чистые помыслы и добродетельная жизнь снова взяли верх.

– Еще разок?
– спросил я, расставляя фигуры.

– Ничего не выйдет. Раз уж я победил, позволь мне остаться победителем.

На сей раз мы играли в доме. Время было ещё не позднее. Примерно с час я делал вид, будто рыбачу возле острова, но на самом деле на моей патентованной леске даже не было крючка. Я ломал голову над двумя событиями. Оба произошли вчера, перед тем как я завалился спать. И сейчас пока Пэттен возился в тесной кухне, наливая мне и себе по стакану компота, у меня появилась возможность ещё раз поразмыслить об этих происшествиях.

Когда накануне во флигеле погас свет, компания распалась, и все отправились по своим хижинам. Или, во всяком случае, в те хижины, в которые им хотелось отправиться. А я прогулялся до кромки воды и полюбовался мерцающими огоньками поместья Риммеров, стоявшего за деревьями на противоположном берегу озера. Одновременно я прислушивался к тихому разговору привязанных к скобам весельных лодок. Потом я уселся в плетеное кресло, закурил сигарету и попытался выкинуть из головы все мысли до единой.