На причале никого не было. Воздух гудел от зноя, будто трансформатор, и мало что напоминало о недавнем ливне. Я лихо бросил свою добычу на причал, но все население усадьбы то ли балдело под крышей, то ли спало, и зрителей не нашлось. Тогда я сунул рыбину в холодильник. Сидя за своим сосновым столом и поглощая соленое печенье, я думал о том, что в Петавава-Лодж живет человек, которому чертовски много известно о моем партнере по шахматам и который, возможно, сейчас вынашивает замысел сокращения поголовья религиозных деятелей в Северной Америке.

4.

Главное здание усадьбы называлось флигелем, хотя соседствовало только с кромкой воды. Это было длинное прямоугольное одноэтажное бревенчатое строение с большим каменным камином в одном торце; в другом располагалась контора и лавчонка. Некрашеные бревенчатые стены были кое-где покрыты гипсом, дабы заткнуть щели, и завешены медвежьими шкурами. В комнате стояло несколько мягких диванов и кресел, сдвинутых к камину, в котором пылали дрова, мало-помалу превращавшиеся в белую золу. Справа от камина стояло древнее пианино, казавшееся совсем крошечным рядом с очагом. Сквозь дыру на месте отвалившейся передней панели виднелись молоточки и струны.

Едва приехав сюда, я спросил Джоан, почему дом называется флигелем. Вместо ответа она указала на южный край участка, где виднелся закопченный и заросший кустарником остов каменного здания.

– Тут была лесопилка, - сказала Джоан.
– Ее построили в восьмидесятых годах прошлого века, а лет пятнадцать назад она сгорела дотла. Тут, в кустах, ржавое оборудование. Дети вечно сдирают о него коленки и приносят мне разные детали. Во флигеле размещалось правление. По-моему, глупо до сих пор называть его флигелем.

Ллойд Пирси склонился над старым граммофоном "виктрола", стоявшим возле стола для пинг-понга. Вытаращив глаза, он внимал зычным раскатистым звукам, вырывавшимся из затянутого рваной тряпкой громкоговорителя. Ллойд стоял в той же позе в первый вечер, когда я приехал из Грэнтэма, и на следующий вечер тоже. Я видел, как он садится в лодку и выбирается на причал, но это было днем, а вечером Ллойд старался держаться поближе к граммофону. В моей грэнтэмской конторе мне казалось, что здесь, в парке Алгонкин, разумнее всего было бы подделаться под рыболова. Поэтому я приобрел щуку средних размеров, велел очистить её и привез сюда вместе с оборудованием для прослушивания. Ллойд застал меня за разделкой этой щуки и сразу же понял, что я за рыболов. Он сообщил мне, что двадцать пять лет проработал в Садбери, в комиссии по управлению национальными парками, и поэтому был в усадьбе завсегдатаем. Сейчас он пытался списать с пластинки слова песни. Кажется, это был Пол Робсон. Ллойд то и дело снимал иголку с древнего диска, делавшего 78 оборотов в минуту, и снова ставил её.

"Линди-Лу, Линди-Лу,

Боже мой, сейчас помру!"

У очага играли в карты. За два последних дня я начал узнавать некоторые лица, но нескольких картежников видел впервые. И знакомые, и незнакомые физиономии дружно повернулись ко мне, как только я шагнул в сторону карточного стола.

"Моя крошка Линди-Лууууу..."

На углу стола для пинг-понга стоял бачок с кофе. Я нацедил себе чашку, добавил молока и, по обыкновению, всыпал две ложки сахарного песку, после чего приступил к изучению имеющихся в наличии физиономий. Джордж Маккорд был поглощен игрой. Обладание мощным глиссером делало его главным источником шума во всем озерном крае. Он гонял на своей лодке туда-сюда и бороздил воды озера с таким видом, будто выполнял задания горных спасателей и смотрителей национальных парков. Сейчас Джордж сидел, уткнувшись подбородком в собственную грудь, и изучал карты, а голова его лоснилась от пота. Он исподлобья поглядывал на партнеров и, похоже, делал арифметические выкладки, записывая их кончиком языка на внутренней поверхности щек. Сисси, жена Ллойда, сидела рядом с Джорджем и хмуро пялилась на свои карты, как будто они были слишком маленькими. У Мэгги Маккорд, судя по выражению её лица, была отличная карта. Она пыжилась будто персидская кошка на перине.

– Три без козырей, - промурлыкала Мэгги и едва не облизала губы от удовольствия.

– Имейте совесть, Мэгги!
– воскликнула Сисси, которая уже собрала свои карты в стопку, но теперь была вынуждена вновь сложить их веером.

Четвертым партнером был Дэвид Кипп. Это его лохматый отпрыск повсюду таскается за Джоан. Кипп жил в усадьбе с двумя сыновьями, а их мать, Мишель, лежала на больничной койке в Вермонте. Волосы у детей были белокурые, но с буроватым отливом. Кипп тоже был блондином, однако коротенькие ручки и ножки сводили на нет всю его красу. Судя по наружности детей, и Мишель имела светлые волосы, скорее даже пегие и пушистые, как одуванчик.

Мэгги перебирала карты тонкими изящными руками. Если не считать маленьких ладоней и стоп, Мэгги Маккорд была весьма и весьма крупной женщиной. Джоан, мой главный источник знаний, рассказала мне, что Мэгги была замужем за лесничим, но овдовела и получила в наследство надел на берегу озера рядом с усадьбой. На вид Мэгги было лет семьдесят с хвостиком.

Я - не ахти какой любитель бриджа, но из вежливости немного последил за игрой, пока её участники делали заявки. В свете голых лампочек умелые руки Мэгги, державшие карты и ловко управлявшиеся с сигаретами, выглядели на редкость изысканно.

"Милая, слыхала ль ты вчера,

как ночью пел пересмешник?"

Я отыскал укромный уголок возле книжных полок, на которых хранились все подшивки журнала национального географического общества, начиная с доколумбовых времен. В один из этих журналов уткнулся старший сын Киппа, я узнал его по макушке. Парень сказал мне, что ему тринадцать лет и зовут его Роджером. Не дожидаясь моих расспросов, Роджер сообщил, что его мать лежит в беннингтонской больнице с желтухой, которую подцепила в вегетарианском ресторане. Я надеялся, что у нас завяжется разговор, но внимание мальчика переключилось на девушек, загоравших на атоллах.